В стороне от туристских дорог - [16]

Затем Виноба остановился на пользе изучения языка хинди: знать родной язык и общеиндийский — хинди — это все равно что смотреть двумя глазами; тот, кто отказывается изучать хинди, предпочитает быть одноглазым. В заключение Виноба вернулся к вопросу о земле и сказал, что для ее перераспределения ему нужны работники.

Речь Винобы продолжалась около часа. Кончив говорить, Виноба спел стих молитвы, а затем предложил пять минут подумать молча. Воцарилось молчание.

После этого Виноба ушел, народ стал расходиться, но некоторые задержались, беседуя между собой. Я подошел к ближайшей группе. Все сочувственно слушали изможденного крестьянина в набедренной повязке. Смысл того, что он с жаром говорил, перевел мне учитель из Нанда, оказавшийся рядом: «В его деревне пожертвован один акр земли, а безземельных крестьян двадцать. Кому из них дать этот единственный акр?» Затем учитель стал расспрашивать меня о жизни в СССР и советских спутниках. Уже прощаясь, он пригласил приехать в Нанда: «Всем: очень интересно будет вас послушать, вы же познакомитесь с хорошими людьми».

Увлекшись беседой, я и не заметил, как наступила ночь. В одной из комнат школы устраивались на ночлег участники завтрашнего похода. Секретарь Винобы Гаруд Шарма дал Mine соломенную циновку и указал место на полу. Неподалеку укладывался японец, которого называли Гопал-бхаи (Гопал — индусское имя, бхаи — «брат»). Оказывается, он ходит с Винобой уже около четырех лет и сейчас ведет большую работу по сампаттидан. Шарма обратил мое внимание также на студента по имени Кути, который собрал к приходу Винобы в Тумкур около двух тысяч рупий пожертвований. О себе Шарма сказал, что он секретарь Винобы в его походе по штату Майсур, ходит с ним по штату уже два месяца, а предстоит ходить еще четыре. Шарма рассказал также, что у Винобы есть еще три секретаря по зонам: один — в Бенаресе, другой — в Ориссе, третий — в Южной Индии. Третьего секретаря зовут Вибаласвами, и он участвует в этом походе.

Изрядно померзнув и немало подивившись на соседей, которые спокойно спали, хотя и привыкли к жаре., я без труда проснулся в три часа ночи, когда все стали подниматься. Через полчаса участники похода собрались в комнате, где днем Виноба беседовал с тумкурской интеллигенцией. Сначала несколько человек вместе с Винобой читали нараспев молитвы. Затем все начали петь какой-то очень мелодичный гимн (как оказалось, девятнадцатую шлоку — двустишие из «Бхагавадгиты» — «Песни господней»), потом другой, в котором слышались маршевые нотки (в переводе с санскрита он называется примерно так: «Моление о всеобщем действии во спасение»). Это моление в полутемной комнате (единственная керосиновая лампа была завешена газетой) и хоровое пение создавали у собравшихся в поход соответствующее настроение.

Вещи участников похода незадолго до выхода были отправлены на грузовой машине, а имущество Винобы — на джипе (на машинах надпись большими белыми буквами по-английски: бхудан). Автомашины и микрофоны свидетельствовали о том, что Виноба не чурается техники.

Вышли ровно в четыре часа. Впереди шагал человек с фонарем. За ним, метрах в десяти, шел Виноба в сопровождении двух телохранителей и Махадеви Тай. В ее обязанность входит пробовать пищу, приготовленную для Винобы (у него язва желудка, он ест только молочную пищу, не употребляет соли и перца). Метрах в пяти сзади двигались остальные 29 участников похода и человек сорок представителей населения Тумкура, провожавших Винобу до ближайшего населенного пункта. Колонну замыкали трое полицейских, которые вели свои велосипеды.

Шли молча. Очень редко кто-либо перебрасывался словами с соседом, и то вполголоса. Это молчание в колон-гуе, уходящей в темную ночь, какие бывают только в тропиках, должно было вселить в участников похода и провожавших чувство отрешенности от всего земного. Примерно через час увидели на дороге толпу ожидавших людей — дошли до какой-то деревушки. Остановились на пять минут. Виноба произнес краткую речь о том, что земля должна принадлежать всем и каждая здешняя женщина обязана считать себя матерью всех детей деревни. Затем пошли дальше. Не знаю, почему Виноба не задержался в этой деревне: может, здесь не у кого было просить земельные пожертвования?

Скоро начало светать. Через час сделали привал и расселись на пригорке вблизи дороги. Виноба прочел молитву, а затем минут пятнадцать читал вслух стихи из книжки Пурондара Даса — поэта из народа каннада. Выяснилось, что Виноба не очень хорошо говорит на этом языке, но прекрасно читает и понимает. Как мне успел сообщить Гаруд Шарма (он называл меня «товарищ», видимо, он знал, что такое обращение принято в Советском Союзе), Виноба владеет многими языками: хинди, урду, маратхским, гуджерати, бенгали, телугу, малаялам, персидским, английским, немного знает китайский и японский.

Когда тронулись дальше, я обратился к Винобе с просьбой продолжить нашу беседу. Он кивнул головой, и я пошел рядом. И вот что рассказал Виноба. Поисками решения земельной проблемы он занимается с тех пор, когда работал среди беженцев из районов, отошедших к Пакистану. Это было в первые месяцы после расчленения Индии англичанами в 1947 году. Особенно бедствовали «неприкасаемые», хотя они и не потеряли, как другие, своих земель в Пакистане: им нечего было терять. Винобе удалось договориться с правительством провинции Пенджаб о наделении их какими-то участками земли, и он объявил об этом на большом молитвенном собрании. Но вскоре правительство отказалось от своего обещания, заявив, что не хватает земли даже для тех, кто имел земельные владения в Пакистане. Можно представить настроение людей, когда у них отняли единственное, что они имели, — право надеяться!. Они хотели выступить против правительства, но Виноба удержал их, пообещав найти другой выход. На идею бхудан навело Винобу крестьянское восстание в Телингане.