В сердце леса - [44]

Слово «кабокло», строго говоря, означает человека со смешанной кровью — негритянской и белой[30], но на Мату-Гросу оно употребляется в более широком смысле. Так называют почти всякого жителя пограничной полосы, принадлежащего к трудящемуся классу. Таковы люди, работающие на Центральный бразильский фонд; в составе новой экспедиции Орландо было трое кабокло, и такие же кабокло выращивали рис в Васконселосе. К ним принадлежат сборщики каучука, работающие ниже по течению Шингу, обитатели берегов реки Смерти и большинство нахлынувших сюда топографов. Вместе с индейцами они представляют благодатную почву для войны в Шингу.

Большинство кабокло, живущих на севере Мату-Гросу, приходят сюда со скотоводческих равнин северо-восточной Бразилии. В частые периоды засухи и голода животные умирают там среди серых, запыленных кустов, безучастные мужчины сидят на порогах своих лачуг, а матери с печалью смотрят, как их дети пытаются высосать хоть каплю молока из высохшей груди. Это страна отчаяния. Десятки глаз наблюдают за появившимся на деревенской улице незнакомцем, наблюдают не с любопытством, а с апатией. Тут редко увидишь одухотворенное лицо, и единственное место, где лица людей что-то выражают, это маленькие лачуги, где целый день крутится колесо рулетки, на котором для неграмотных нарисованы картинки — домашние и дикие животные. Люди стоят, точно завороженные этим вращающимся колесом, которое, подобно временам года, по своей прихоти решает человеческую судьбу. И как проигравшие вынуждены без гроша в кармане покидать игорный дом, так гонимые голодом люди вынуждены, рискуя последним, уходить в леса Мату-Гросу.

Весьма типична история Раймундо, который вместе с другими доставил нас в каноэ в Диауарум.

— В 1943 году, совсем молодым, я ушел из родных мест в Мату-Гросу, надеясь разбогатеть, — так начал он свой рассказ. — Для нас, жителей Мараньяна, Мату-Гросу — страна богатств, ведь в наших краях слишком много рабочих рук и слишком мало работы. Работа достается только тем, у кого есть связи. И вот, прослышав об алмазных копях в Гоясе, я отправился туда попытать счастья.

Маленькое, выразительное лицо Раймундо было изборождено морщинами — следами болезней и жизненных невзгод.

Некоторое время, продолжал Раймундо, он работал в алмазных копях, а потом перешел на разработки горного хрусталя: там больше платиди.

— Сначала у нас был хороший хозяин. Он давал нам инструменты, одежду и пищу. У нас всегда был рис, бобы, маниоковая мука, сушеное мясо. Кофе и сахару вдоволь. Он был не из тех, кто смотрит на тебя волком и попрекает, что съел ты много, а добыл мало. Половину добычи он брал себе, половина шла нам, и обычно мы продавали ему свою половину. Но потом он продал прииск. Новый хозяин был какой-то странный человек, Адриано, просто сумасшедший. Он хотел нажиться еще больше и обменивал хрусталь на нефть. Вместе со своей долей он обменивал и нашу. — Раймундо принялся горячо, со всеми подробностями рассказывать, как его новый патрон прогорел на этом и хотел, чтобы все шахтеры пострадали вместе с ним. — Этот человек совсем обезумел, Адриано. Он размахивал револьвером.

— И стрелял?

— Стрелял? Он выстрелил в меня. — От возбуждения Раймундо даже подпрыгнул на месте.

— А ты не выстрелил в ответ?

— Я? Я убежал, Адриано. Убежал с разработок и добрался до Арагарсаса. Это было нелегкое путешествие — пешком, верхом и в повозке. Через год я добрался до Шавантины, там я четыре года состоял на службе у Центрального бразильского фонда. Потом три года работал на военном аэродроме в Жакареаканге, а в отпуск поехал в Сантарен и спустил все деньги. Женщины, вино, игра в кости — в Сантарене для мужчин есть все. — Раймундо сплюнул. — Приехал я туда с жалованьем за два года, а уехал оттуда без гроша. Там мне несколько раз предлагали хорошую работу, но я все прозевал. Один раз даже давали восемь фунтов в месяц.

— Наверное, это была работа в лесу?

— Да, в лесу. Потом я вернулся в Жакареакангу, но мое место уже было занято, и по линии военно-воздушных сил меня послали в Шингу. Клаудио предложил мне семь фунтов в месяц — на прокладке тропы, и я проработал у него два года. И вот я здесь, Адриано, в экспедиции Орландо.

Здесь, в Диауаруме, я жил с тремя кабокло под одной крышей, и я уверен, что они — соль земли, что именно эти люди в один прекрасный день превратят Бразилию в великую страну. Рожденные в бедности, кабокло привыкли к лишениям, довольствуются 4–8 фунтами в месяц и, подобно Леопольдо, Даниэлю и ДоривалЮ, готовы работать в джунглях без всяких удобств и надежды на лучшее. Они застенчивы, Добры и необычайно мужественны. Если суетливые иностранные подрядчики ополчаются на них за леность и медлительность, то лишь потому, что им не нравится темп их работы. Кабокло продает за нищенскую плату всю свою жизнь, свою выдержку и мужество, становится преданным слугой, готовым драться за своего господина; он может годами жить только тем, что добудет себе ружьем и мотыгой. Но поскольку кабокло — причина многих осложнений в Шингу, необходимо понять и другую, экспансивную сторону его характера. Возможно, насилие присуще его натуре — ведь предки его из столетия в столетия подвергались гонениям, а вырос он под жгучим солнцем пустынь северо-восточной Бразилии. Так или иначе, кабокло, столь безмятежный Духом, в глубине души всегда таит стремление поставить на карту жизнь ради одного-единственного геройского подвига, отправиться в сказочное, полное лишений путешествие по джунглям или бросить все и пуститься в плавание по великим морям Южной Атлантики на жангаде — грубом плоту из бревен. Путешествуя по деревням северо-восточной Бразилии, я часто наблюдал этих людей, которые молча сидят в пыли у дверей своих хижин. Их согбенные фигуры словно позируют для художника-кубиста, и сама их неподвижность выражает мрачную безнадежность.