В сердце леса - [42]

Серило хмыкнул и что-то пробурчал в том смысле, что камайюра ничуть не лучше суйя — ведь когда он был ребенком, они перебили немало народу в его деревне. «Не уснуть мне сегодня, — угрюмо добавил он. — Ни за что не уснуть». И пока мы храпели, он все подкладывал в костер хворост, так что пламя ярко освещало поляну и подчеркивало таинственную мрачность лесных альковов.

Племя Серило жило в краях, по которым нам предстояло пройти. Целых сто лет воевало оно с цивилизадо. Его воины славились своей жестокостью и отвагой. Серило и еще трое индейцев были единственными уцелевшими представителями целой ветви этого племени, уничтоженной в результате междоусобной войны.

Несмотря на все это, перед рассветом он подошел к моему гамаку и, почесав свой тыл, сказал: «Я не спал, Адриано». Мысль об этом, казалось, вселяла в него какую-то мрачную бодрость.

Вскоре мы отправились дальше. Серило стоял у руля, когда мы проскакивали пороги. Оказалось, то была всего лишь скачущая, бурлящая ревущая вода, над которой висело облако водяной пыли. В то утро нам повезло: туман рассеялся как раз вовремя, и, оглянувшись, мы увидели место, где сливались три реки, давая начало реке Шингу. От всего, что зримо здесь человеку или находится от него на расстоянии, которое можно преодолеть пешком или на одновесельном каноэ, веет таинственным духом этой могучей реки. Долина ее шире, чем вся Англия, а все холмы и земли, раскинувшиеся по ее берегам, обязаны своим существованием работе речных вод. Охотясь, я никогда не боялся заблудиться, потому что любое сухое русло ведет к ручейку, ручеек впадает в какой-нибудь большой поток; поток этот несет свои воды в один из притоков, а тот в конце концов вливается в жизненную артерию всего этого края — Шингу. Обычно я охотился близ реки: животные избегают сухих земель, они обитают у воды, где питаются плодами и листьями в приречных джунглях. Деревни индейцев, по моим наблюдениям, тоже находятся вблизи «большого леса» у реки, где на плодородных почвах хорошо растут маниок, земляные орехи, ананасы и другие культуры. Эти земли мы называли не территорией реки Шингу, а просто Шингу и во время экспедиции вехи своего пути именовали не иначе, как «лагерь у третьей излучины после бутылкообразного озера» и тому подобное. Таким образом, даже в разговорах друг с другом мы отдавали дань уважения мощи и власти этой реки.

Шли дни, а мы все плыли в выдолбленном стволе дерева, который двигали подвесной мотор и течение реки, стремившейся к Атлантическому океану. Бесчисленные лагуны, островки и проливчики по обоим берегам создавали впечатление, будто мы плывем по озеру. Казалось, река со всех сторон упиралась в темную таинственную стену растений. Примерно каждые полчаса мы подходили. к новому изгибу реки или проливчику, огибающему небольшой островок, в который раз нам казалось, что Шингу опять упирается в тупик. Наш путь был еще более извилист, чем сама река, так как с наступлением засухи вода спала, обнажив длинные песчаные отмели, и реке пришлось разбиться на несколько стремительных потоков. Когда отмель только начиналась, Серило держался от нее как можно дальше — словно айсберги, эти отмели тянутся под водой иной раз на четверть мили. Однако ниже по течению можно было пройти в двух футах от такой отмели, так как, подмываемые бурным течением, они- круто обрываются вниз. Мы двигались то в одну сторону, то в другую, то вперед, то назад и нередко шли к югу, хотя я знал, что путь наш лежит на север; иногда наше каноэ устремлялось в явный, с виду, тупик, вместо того чтобы плыть по широкой водной глади. Для новичка река была полна сюрпризов.

Я сидел босой, штаны на мне были разорваны от колен до щиколоток, шляпа страшно измята: по ночам она служила мне подушкой. Спутники мои говорили, что на реке и так достаточно неожиданностей, не хватает еще, чтобы я взялся за руль! Когда мы остановились, дичь, казалось, сама лезла к нам на мушку. Кругом кишела рыба. За каких-нибудь полчаса мы набрали не меньше пятисот штук блестящих черепашьих яиц.

Серило спал, свернувшись в клубок, на бочке с бензином. Быть может, ему снилось, что с обоих берегов реки за нами следят суйя. Жозе что-то бормотал, сидя у мотора, Дилтон просматривал в бинокль берег в надежде увидеть какое-нибудь животное. Однажды мы увидели четырнадцать очень высоких аистов-жарибу. Они сидели парами. «Эти аисты всегда женаты, — объяснил Жозе, — самки никогда не отпускают от себя самцов». Крупные капибары — грызуны, похожие на водяных крыс, но размером побольше свиньи — провожали нас взглядом, стоя у кромки берега. Время от времени, высовывая из воды голову, нашу странную, развеселую компанию критическим оком озирала черепаха или гигантская выдра. Мне думается, Марк Твен поступил мудро, когда высвободил Гекльберри Финна из-под опеки воспитующей вдовы и отправил на плоту вниз по Миссисипи — грязного, никем не любимого, без всякой подготовки и честолюбивых устремлений. Никто его не одергивал, никто не призывал к порядку, и, блаженно отдаваясь тихому течению Миссисипи, он забыл всех и вся и был счастлив.