В ритмах Черной Африки - [47]

Я долго думала о том, почему старейшина в Вогане говорил с нами через секретаря. Мне объяснил это один наш знакомый.

— Здесь принято считать, что старейшина, дабы не уронить свой авторитет, должен говорить умно и грамотно. Та форма беседы, свидетелями которой вы были, освобождает его от ответственности. Никто не возьмется утверждать, что ту или иную неудачную мысль он слышал непосредственно от старейшины. Здесь еще присутствует «оратор» (так их называют официально), который мог вопрос или ответ исказить. Это неплохо придумано.

После визита в Воган я уже и представить себе не могла, как будет выглядеть прием у самого вождя.

Его многочисленный род живет на окраине Лама-Кары. Это городок в городе, отделенный от окружающего мира стеной. В нем своя небольшая площадь и свои улочки между домиками и хижинами из кирпичей, покрытых жестью или соломой, Над крышами поднимаются всклокоченные кроны пальм, стены строений увиты растениями. Перед хижинами группы женщин: одни плетут циновки, другие готовят сласти из арахиса. Вокруг них копошатся дети. Везде крик и смех. У вождя Батаско 18 жен, его род насчитывает около 200 человек.

Наш шофер был дома. Он со всеми здоровался, шутил и смеялся. На всем пути в Лама-Кару жили его родственники. Я и не пыталась понять, как он ориентируется в такой многочисленной родне.

По улочке между хижинами мы вышли к месту, где стояли, сидели, лежали группы сельских жителей в странном молчании и напряжении, которое так контрастировало с суетой и шумом вокруг. Их взгляд был устремлен на одну хижину. Туда направился и наш шофер, Батаско-младший.

В темном помещении без окон несколько мужчин лежали на полу. Я приостановилась, но в этот момент услышала, как кто-то сказал: «Прошу, мадам!» Только тогда я увидела прямо напротив дверей мужчину на полосатой кушетке. Наш шофер уже обнимался с ним. Мы осторожно перешагнули через мужчину, лежавшего на полу, и направились к говорившему.

— Мой шеф, его жена, — сказал Батаско-младший. С этой минуты он перестал быть шофером в гаражах Эйадемы и занял почетное место среди сыновей вождя.

— Приветствую вас в Лама-Каре! Как доехали? — произнес мужчина на кушетке, не меняя своей небрежной позы. Это был вождь кабре. Затем он встал, что-то сказал мужчинам, сидевшим вдоль стен комнаты, которых мы не заметили в полутьме, и вышел с ними из дома, сопровождаемый почтительными и немного боязливыми взглядами ожидавших его сельских жителей.

Вождь был крупный и рослый мужчина, на голове — вышитая круглая шапочка. При ходьбе он одной рукой придерживал широкую, яркую африканскую тогу. Но в целом выглядел довольно просто и не походил на монарха, на его живом, энергичном лице не было и следа чопорности.

Он провел нас во дворик, затененный развесистой кроной манго, где стоял столик, покрытый тонкой циновкой, и несколько стульев.

— Могу предложить коньяк, виски.

Муж отказался, потому что не исключал возможности, что ему самому придется сесть за руль. Сын вождя принял предложение с благодарной улыбкой.

— Но вы ведь не водите машину и выпьете коньяку, — обратился он ко мне и тут же добавил: — Европейские женщины предпочитают коньяк.

Мы выпили, и Батаско-руа, как его здесь называют, извинился: он должен нас покинуть, чтобы завершить судебное разбирательство. В темной хижине без окон, где произошло наше знакомство, проходил суд, и я поняла, что мужчины все еще лежат на земле и ждут приговора.

Когда вождь ушел, Батаско-сын кивнул мне, приглашая последовать за ним. Он провел меня в соседний дом, который отличался от остальных жилищ тем, что был построен из бетона и покрыт жестяной крышей. В доме на циновке, разостланной на полу, сидела старая женщина и перебирала просо, вокруг нее сновали куры, которым она время от времени кидала горсть зерна. Она не обратила на нас внимания. Да и мой спутник не удостоил ее взглядом и прошел прямо к фотографии на стене, снял ее, сдул пыль и смахнул паутину.

— Узнаете? — спросил он.

— Конечно, ведь это де Голль… а тот?

— Мой отец, когда он был в Париже, — сказал он, и его категорический ответ не мог вызвать ни малейшего сомнения в том, кто на фотографии главная фигура.

— О! — воскликнула я, как это здесь принято, и думаю, что именно такой реакции он и ждал.

Когда мы уходили, я спросила его, что это за женщина.

— Первая жена отца.

— То есть ваша мать? — удивилась я.

— Нет, я сын шестой жены отца, — сказал он.

Нашей всей группе предстояло отправиться в гости. Батаоко-сын позвал двух мальчиков, приказал им взять два стула и идти с нами. Сам он взял третий. Со стульями мы ходили по домам, прилегавшим ко двору вождя. Батаско знал, что в некоторых домах есть только циновки, два стула были для нас, третий — для него. Остальных двух членов нашей свиты он не принимал во внимание. Они могли спокойно и постоять. Батаско давал ясно понять, что здесь они ничего не значат.

Мы познакомились с другими сыновьями вождя и могли лично убедиться, что и между ними существуют большие социальные различия и многое зависит от того, в каком порядке они появлялись на свет. Лучше всего были дома у сыновей от первых жен. Это уже были не хижины, а настоящие европейские дома, с мебелью и внушительным баром. Владелец одного такого дома, одетый в темные брюки и белую рубашку, работал служащим в местном банке и проводил здесь полуденную сиесту. Свой дом был и у другого сына вождя от первой жены, который, по всей вероятности, считался гордостью рода. Он получил образование в Париже и в правительстве Эйадемы занимал пост министра благоустройства сельских районов. Это ему брат от шестой жены отца был обязан местом шофера. Но к данной работе относились с должным почтением, потому что шофер принадлежал к элите и хорошо зарабатывал.