В понедельник дела не делаются - [183]

Под хорошую сигаретку Коваленко перешел с Фадеевым на «ты». В одностороннем, естественно, порядке.

– Где столько времени бегал, Виталий? – спросил, порывисто затягиваясь.

– В лесу жил, – смиренно ответил тот и, предугадывая следующий вопрос, вздохнул с демонстрируемой обидой. – Вот никто мне не верит, а я жил в лесу. В шалаше…

– Ла-адно, дело прошлое, – заместитель прокурора рукой махнул. – В коллективном саду дох? В Юдихе?! Номер участка сказать?

Фадеев замешкался, подкусил губу и увёл к потолку глаза.

Вошедший в забытый со времён следственной молодости образ рубахи-парня Виктор Петрович налёг мягкой грудью на край стола, поощряя к откровенности:

– Ну чего ты? Я не под протокол. Та-ак, спортивного интереса ради.

– Что это меняет? Хозяева не знали, а мать прав не имеете за сына мытарить!

Информация Птицына, выходит, была правильной. Только малость запоздавшей. Шкурой почуявший опасность зверь покинул лёжку.

– Читал в газете про себя? Как в фильме про ковбоев:

«Wanted». И вознаграждение за поимку…

– Ага, целую штуку деревянных посулили! – оживился Фадеев. – Чита-ал… Вы из меня вообще какого-то заклятого сутенера сделали…

Это «Уездное обозрение» с подачи следствия большой репортаж опубликовало. С сюжетными фотографиями – покосившийся родовой дом Фадеевых, разрытый могильник, в который житель Соломино, один из мужиков, вытаскивавших труп «плечевой», тыкал пальцем.

– Аккуратно в коллективном саду почта работает, – заметил Коваленко.

Фадеев пропустил шпильку мимо ушей. Вообще он оказался более развитым, чем можно было предположить по его анкетным данным.

Помолчав, он продолжил тему:

– Когда в прошлый раз сажали, то-оже в газете про меня статью тиснули… в областной… Как оружие с завода хитил, чтоб, значить, чуркам загнать… боевика-ам! А взял-то всего два ствола пулеметных… По дури…

– На охоту ходить, – подсказал заместитель прокурора, затушив окурок в пепельнице – креманке для мороженого, изготовленной из нержавейки.

И, выпрямившись, быстро взглянул на Фадеева. Успел ухватить бесконечную ненависть в суженных глазах. Моментом, впрочем, спрятанную. Было бы противоестественным ожидать от него иных чувств к прокуратуре.

Направляемый грамотными вопросами в нужное русло, Фадеев рассказал, что сбежал из ментовки, собственно, из-за вензаболевания. Опера из сорок девятого кабинета наобещали ему, что в СИЗО он живьём сгниет от триппера. А оказалось, лечится этот недуг не дольше насморка. Даже без всяких уколов, чисто одними таблетками. «Трихопол» или там «ампициллин», в каждой аптеке продаются. Была мыслишка одна – свалить на хрен на Урал к дядьке, но не имелось для путешествия ни документов, ни денег. Всем он вдруг оказался в тягость. Фадеев признался, что мать навещала его пару раз. Принесла демисезонное пальто и стёганые рыбацкие штаны, на дворе – не май месяц.

Ну и хавки, само собой… Коваленко спорить не стал – пусть будет только пару раз. Ещё Фадеев поведал, что по жизни он крестьянин, все поднимал своими руками – дом, сад-огород. Как тяжело ему всегда все доставалось. Как ломовому коню…

Виктор Петрович подыграл ему показным сочувствием:

– Неужто постояльцы твои совсем не помогали?

Фадеев удручённо ухмыльнулся. Видно было, как он жалеет себя любимого:

– Эти оглоеды помо-огут, жди-и…

– Еще такой вопрос… это самое, как его… праздный… Как тебе от наручников удалось освободиться? Чем открыл?

– Да ничем. Они, что ли, браслет слабо застегнули. Ну не защелкнулся он, зубцом кожу защемил. Я рукой, значить, шевельнул, он сам и открылся, – глядя кристально честными глазами, объяснял Фадеев.

От Птицына зампрокурора знал, что по камере жулик говорил совсем другое. Дескать, исхитрился отомкнуть замок наручных браслетов спичками. Обе версии могли быть лажей. Перед ментами Фадей не желал выглядеть изощренным побегушником. А перед сокамерниками, напротив, хотел набрать очков своей крутизной. Шутка ли, наручники – спичками! Из убойного отдела лыжи нарезал!

По СИЗО и по Острожскому ИВС по этому случаю упорные ходили слухи, что двоих оперов из сорок девятого кабинета уволили за фадеевский побег. За допущенную халатность, без погон и пенсии.

– Я вот что не могу понять… – Коваленко снял с рукава обрывок белой нитки. – Зачем они тебя из кабинета в коридор вывели?

Фадеев пожал плечами:

– Наверное, куревом я им своим надоел. Шмалял одну за одной.

– А кто выводил конкретно?

– Не помню… высокий… чёрный такой… В пинжаке…

«Значит, точно Петрушин. Почему тогда виноватым в побеге Ковальчук себя считает?»

В трогательную версию про заботу оперативников о своём драгоценном здоровье, про удаление по такому мотиву из кабинета дымокура Фадеева Коваленко не верил. Оба опера были курящие. После всех умозаключений Виктор Петрович остановился на том, что Петрушину с Ковальчуком не терпелось поддать на радостях. За успех русского оружия! Или просто по плану. Постеснялись выпивать в присутствии задержанных.

«Скромность, конечно, качество похвальное, но не во всех случаях!»

Коваленко двинул по искорябанной пластиковой поверхности стола навстречу Фадееву белую коробочку «Лаки Страйк».

Они закурили по второй и начали говорить по делу. В доходчивой и необидной форме заместитель межрайпрокурора объяснил Фадееву, почему следствие не устраивает выдвинутая им версия про то, что Ольку убивали двое.