В понедельник дела не делаются - [171]

– Э-э-э, а на балансе он состоит? – спросил Винниченко.

– На учёте похищенных вещей – сто пудов нет! – Тит держался из последних сил, выдержка его на липочке висела.

– Можно было, конечно, только жёсткий диск изъять. Но…

– Зачем? – Титов тяжело поднялся.

Он был выше следователя на полторы головы верных. В два раза превосходил в объёме.

– Посмотреть, какая у вас на винчестере информация имеется.

– Борис Сергеевич, – глядя за плечо следователя, в слоган на стене «Дай дураку стеклянный хрен, он и его разобьёт и руки порежет», медленно, раздельными фразами заговорил Маштаков. – Вы – следователь, уголовное дело в вашем производстве. Вы имеете много прав. Но мы обязательно обжалуем обоснованность ваших действий в Генеральную прокуратуру и в прокуратуру области. Компьютер никакого отношения… повторяю: никакого отношения к делу не имеет. Законность его нахождения в этом кабинете может подтвердить наше руководство. И прошу вас всё-таки не забывать, что мы – не шпана из подворотни, а старшие офицеры милиции.

Миха знал, естественно, что старшим офицером из них двоих был только майор Титов, но так фраза получилась гораздо увесистей и красивее. Эта гневная отповедь рассчитывалась, кроме того, и для зрителей – понятых.

В итоге Винниченко замок изъял, а компьютер, давя вздох сожаления, не тронул. Жалобы ему тоже были ни к чему. Отписываться на них замучаешься.

Боря заполнил косыми каракулями бланки. Добросовестно вслух зачитал протокол понятым. Те с облегчением расписались во всех отведенных для них, – гарантов законности действий следователя, – местах. Женщина-понятая, возвращая Винниченко ручку, покосилась на оперов с опаскою.

«Небось думает – оборотни в погонах!» – Миха ёрзал на стуле.

Когда граждане, честно выполнив свой гражданский долг, удалились, Боря почесал плешь, вытащил из внутреннего кармана очки, устроил их на место и пальцем до упора к переносице задвинул.

Потом сказал по-свойски, как ни в чём не бывало:

– Мужики, а вы когда мне обзорную справку по изнасилованию Кокуриной напишете?

Опера переглянулись. У обоих языки зудели. Следователь подставлялся конкретно.

– Рязанцев пусть пишет, – радостно сказал Титов, – ОПД у него в производстве. Времени у него щас свободного дохерища!

Винниченко тряхнул головой. Лохмы, обрамлявшие его лысину, мотнулись в такт резкому движению. Странно, если он ожидал ответа в иной тональности.

Тут его всё-таки прорвало:

– Мужики, ёлки-палки, я как будто сам всё придумываю! Арест этот чёртов, обыск… Мне же, ёлки-палки…

Теперь Маштаков жадно рассматривал дёргающееся худое лицо Винниченко, видел чёрные точки угрей у пористых крыльев носа, кариозные зубы… На коротком расстоянии чувствовал его тяжёлое дыхание…

Михе известны были личные проблемы следователя. Неработающая жена, приохотившаяся за последние годы к рюмке, трое детей, из которых старший – инвалид детства.

Но ни на какие программные заявления Боря не отважился.

Имён и фактов милиционеры не услышали.

– А ты откажись от дела! – Миха вытряхнул из пачки сигарету, прикурил, зажигалку вместе с пачкой подвинул навстречу следователю. – Возьми самоотвод. Скажи, что мы с тобой крепко кентовались раньше. Водку пили, ты в гостях у меня не раз бывал. Против истины ты этим не шибко погрешишь! Или ещё лучше – прекрати дело по «пять-два»[134]. Ты же старый волк, видишь прекрасно, что в суде оно не пройдёт. Мы ведь лапы в гору не подымем!

Винниченко не взял сигарету. Он держал паузу. Его лоб извилисто избороздили морщины.

– Чего те пообещали, Боря? – проникновенно, как своему, буравил Маштаков. – Должность? Но замовская должность всего одна, и её уже Кораблёв фалует. Ты умный парень, лучше меня всё видишь…

Винниченко в видимом раздумье зашуршал слюдой сигаретной пачки.

23

Федеральная судья Белецкая всегда себя помнила. Никогда не забывала высокого статуса, которым была отнесена к госслужащим категории «А». В уровень с Президентом и Председателем Государственной Думы.

За годы судейской работы Белецкая привыкла к собственной исключительности, дарованной ей теперь уже пожизненно.

«Какое слово непоколебимое, как монолитный фундамент!

Пожизненно!»

Решение судьи суть воплощение Закона. Неприкосновенность выделяет «вашу честь» из массы простых смертных. Никаких телодвижений нельзя делать в отношении судьи без разрешения собственных высочайших инстанций. Ни доследственную проверку проводить не смей, ни – оперативные мероприятия!

«То ли ещё будет, когда суду передадут основные полномочия по контролю за следствием, как в развитых странах? Санкционирование арестов! Обысков! Дверь в прокуратуру тогда крест-накрест заколачивать придётся!»

Среди городских судей Маргарита Борисовна слыла самой непредсказуемой. Никого не праздновала! В этом видела материализацию независимости.

То сроки братве нарезала почти что как в сталинские времена – по пятнашке на рыло! А с другой стороны, единственный в этом году оправдательный приговор в городе – её! Налоговая полиция до сих пор горючими слезами обливается, от выговорешников отряхивается.

«Работать надо, господа полицейские, как следует, а не пыль в глаза пускать! Три миллиона укрытых налогов! Всё как труха рассыпалось!»