В полночь упадет звезда - [78]

– Послушай, Брюнхильд! – вдруг обратился к дочери Олег, когда киевские горы скрылись позади.

– Да, батюшка? – Она повернула к нему голову.

– Не говорил ли тебе Амунд…

– Что? – Брюнхильд невольно вздрогнула.

Именно Амунд сейчас и был у нее на уме. Она часто о нем думала, а сегодня, когда все родичи остались дома и они с отцом находились почти наедине, она прикидывала, не будет ли удобного случая склонить его на свою сторону. Она знала мудрость и проницательность своего отца – но неужели он прямо видит ее мысли?

– Ты больше всех нас с ним говорила. Не поминал ли он, что, мол, у них в Плеснецке есть могучие колдуны и колдуньи, что умеют хвори насылать?

– Н-не-ет… – протянула Брюнхильд, мельком вспомнив разговоры с Амундом.

Какие там колдуны? Она подавила улыбку. Они говорили о себе и о своем будущем. В тот раз, три лета назад, Амунд рассказывал ей о своей покойной жене – это было главное, что она запомнила из того разговора в шатре ее сокольничих. А минувшей осенью в Киеве – о том, что хочет жениться на ней самой. Что им было до всех на свете колдунов?

Но Брюнхильд не слишком удивилась этому вопросу – в разговорах с родней возле Рагнаровой лежанки не раз уже заходила речь о вредоносном колдовстве.

– Ты думаешь о Рагнаре? – отважно спросила она. – Гадаешь, кто мог его испортить?

– Да, – Олег медленно кивнул. – Его мать – мудрая женщина княжеского рода, она немало знает о клюках чародейных. Сильнее нее, княгини, Киевой правнучки, не может быть в нашей земле чародейки! Не может быть такой, чтобы на ее сына наслала хворь, ее наузы одолела! И вот я думаю – может, здесь иные клюки? Те, чья сила идет не от здешних богов, а от Одина и Фрейи?

– Но кто же в этих клюках сильнее тебя! – воскликнула Брюнхильд.

Ее отец не зря прозван Вещим – в той мудрости, что принесена с берегов Варяжского моря, никто не может его превзойти!

– Есть особые чары, доступные только женщине и неподвластные мужчине. Это то, что называется «сейд». Женское колдовство, которое творят веретеном и пряжей. Мудрые женщины при помощи веретена могут сделать что угодно: наслать бурю на море или безумие на человека, отыскать того, кто прячется, и притянуть его к себе, заставить корабль плыть намного быстрее обычного. Женщине, сильной в этих чарах, очень легко наслать болезнь на человека, даже если она никогда его не видела. Если это так, если это зло насылается на нас именами Одина и Фрейи, то понятно, почему наузы матери не могут защитить Рагнара!

– Но кто мог бы наслать такие чары? – От изумления Брюнхильд даже придержала кобылу и подалась ближе к отцу. – Откуда в земле нашей такие мудрецы возьмутся?

– Вот и я думаю – кто? – Олег знаком велел ей ехать дальше и не задерживать дружину. – Такая мудрая женщина может сыскаться в каком-то месте, где есть северные люди. Может быть, в Хольмгарде. Сванхейд – мудрая женщина, и она королевского рода, как я слыхал, но она довольно молода… Да и зачем ей губить Грима, ее собственного зятя, и Рагнара? Какая Олаву от этого польза? Его дочь должна была стать княгиней в Киеве, и Рагнар ничуть этому не мешал, а смерть Грима сгубила все ее надежды, счастье и удачу. Если бы Сванхейд так сильно ненавидела падчерицу, Карл бы это заметил. Но он говорил, что они неплохо ладят.

– Ты думаешь, всех моих братьев губит… один и тот же человек?

От этой мысли Брюнхильд пронизала холодная дрожь. Пока о чем-то таком толковала Венцеслава, в опасность не очень верилось. Но когда об этом заговорил отец, чья-то сильная, злая воля стала угрозой, с которой нельзя не считаться. Один ее брат пал в сражении с хазарами, другого грызет лихорадка – и где-то есть недруг Олегова рода, способный повелевать всеми видами смерти?

– Другое такое место – Сюрнес, – продолжал Олег. – Там варяги живут давным-давно, колен пять или шесть. Они сели там раньше, чем Дир появился в Киеве и в первый раз сходил на Греческое море. А до того, я слышал, в тех краях жили какие-то иные племена северного языка. В том краю могло сохраниться старинное колдовство. Но я не думаю, чтобы у смолян были причины желать мне зла. И тогда остается только Амунд. Среди его ближиков может найтись и колдун… или колдунья.

– Он говорил… – Брюнхильд кое-что вспомнила, – что у его жены дед был очень мудрый человек… Он ему, Амунду, сделал руническую пластинку, а этих рун никто на свете больше не может разгадать, и пока этот оберег с ним, никто не в силах причинить ему зла…

Она вспомнила тот день в шатре, и пластинку потемневшего серебра на груди Амунда, темные волосы, видные в разрезе сорочки, крупную кисть руки с косым шрамом через нижние суставы пальцев, касавшуюся цепочки… Несмотря на холод, у Брюнхильд вспыхнула кровь и вернулось томление, что влекло ее к этому великану.

– Я в тот раз тебе рассказывала, – торопливо продолжала она. – Но то ведь был мужчина. А чтобы у него была женщина-колдунья – такого Амунд не говорил. Да и зачем ему вредить нам?

Олег поднял брови, будто намекая, что этого они не могут знать.

– Вовсе нет! – Брюнхильд отважно решила не упускать случай. – Какое дело Амунду, живы ли мои братья, если ему нужна я? Ему не нужен твой стол – у него есть свой.