В полдень, на Белых прудах - [31]

— Кхе-кхе. Сними меня, — попросил Ваньку дед Матвей.

Тот помог ему слезть.

— Следы свежие. Перед нами, видно, сено наше и сгребли. Слышишь, Ванюх, в самый раз перед нами. — Дед Матвей посмотрел вдаль, так, будто мог что-то увидеть: — Они недалеко, небось, а? — Приблизился к Ваньке: — Что делать? Сена вон сколь забрали. Привезем тебе — мне не достанется, мне привезем…

Ванька поднял руку:

— Погоди, Матвей Егорович. — Он прислушался, не скрипит ли где-нибудь поблизости колесо. — Ну, — прикрикнул опять Ванька, — погоди, Матвей Егорович, разберусь! — и снова вытянул шею.

Вокруг было тихо, лишь звонко гомонили птицы да где-то раздавался отчетливый голос кукушки: ку-ку, ку-ку, ку-ку.

— Не сигнал ли, случаем, чей-нибудь? — услышав, предположил дед Матвей.

Ванька возразил:

— Не-ет, это кукушка настоящая.

— Что же делать? — опять забеспокоился дед Матвей. К Ваньке неожиданно пришло решение:

— Вот что, Матвей Егорович, ты пока побудь здесь, а я по леску побегу, вдруг наскочу на воров.

— Как же ты один?

— Ничего. — Вид был у Ваньки, будто ему и вправду сам черт не страшен. — Волков бояться — в лес не ходить, да?

— Мало ли что. Береженого бог бережет. Ладно, иди, — согласился дед Матвей, — я тебя подожду тут.

— Вот чего, — пришла новая мысль к Ваньке. — Давай одного коня распряжем, я верхом сяду и проскочу, так дело будет быстрее.

— Кхе-кхе. И то резонно. Давай.

Ванька ехал и думал о том, что сено надо было, видимо, забирать вчера, он предполагал: раз далеко — его могут увезти, но вчера-то оно лежало еще сырое, не подошло. А сердце чуяло: что-то будет. И деду Матвею о том намекал, но тот успокаивал: не помнит такого случая, сено у них давно не воровали. Вот ему и паука, деду Матвею!

Подобное когда-то в Кирпилях происходило часто. Один накосит травы, выдержку ей даст, а другой р-раз — и сена нет, потом ищи ветра в поле. Но однажды попались воры — из Заречного мужики. А сено увезли у Игната Перевалова, уже и следы замели, но Игнат настиг их, считай, у самого дома. Мужики потом перед ним на колени падали, чтоб он помиловал.

Ванька сначала проскочил в одну сторону, потом в другую — никого. Надо же, воров словно корова языком слизала. А ведь и вправду, думал Ванька, следы свежие, буквально перед ними кто-то сюда приезжал.

Он остановил лошадь, прислушался. По-прежнему пели одни птицы.

Ванька повернул назад. Чего, спрашивается, вертеться белкой, поздно, видимо, уже; тот кто сено забрал, давно дома и преспокойно чай за столом пьет — ранняя пташка росой утоляет жажду, а поздняя за семь верст к ручью летит, чтоб напиться. Вот Ванька с дедом Матвеем как раз из поздних — от сена одни ошметки нашли. Так им и надо.

И вдруг Ваньке показалось, будто неподалеку фыркнула лошадь. Может, то дед Матвей, подумалось ему, но тут же мысль эта отпала: как тот на одной лошади сюда доберется?

Ванька приостановился. Повеяло вдруг ветерком. Он поднял голову — небо темное. Утром еще ничего не было, а теперь появились облака. К дождю, решил.

И снова как бы фыркнула лошадь.

Ага, кажется, там, справа. Ванька повернул туда.

Вскоре увидел подводу, нагруженную сеном. Один конь был рыжей масти, в яблоках, — точно такого Ванька днями приметил у Петра Бродова, тот проезжал по Кирпилям.

Ясно, догадался Ванька, чьих рук дело — Петра Бродова, его затея увезти их сено. Только откуда ему стало известно, что они здесь, Ванька и дед Матвей, косили траву, кто Петру Бродову сказал о том? А может, он вовсе и не знал, чье сено, какая разница, а?

Ванька приостановил лошадь и кашлянул, чтоб его услышали.

Из-за подводы тотчас вынырнул Петр Бродов, следом появился Дементий Пуфиков, по кличке «Грузило», тоже скотник.

— О-о, кого я вижу! — воскликнул Петр Бродов. — Бес собственной персоной. Какими судьбами? Что тебя привело в эти края?

— Что и вас, — коротко бросил Ванька. Не спеша слез с лошади. — Только с одной разницею: мы за своим приехали, а вы за чужим, так?

Петр Бродов набычился, шея его, мощная, тугая, вмиг покраснела. Грузило тоже встал кочетом — глаза вытаращил, грудь выставил: мол, пусть только попробуют пойти на его тельняшку, враз потеряют головы — он отшибет. Грузило когда-то морячил, на военных кораблях служил, с тех пор тельняшку и не снимает, чтоб видели — моряк, настоящий, не такой, который форму носит, а моря и близко не нюхал!

— Ты вот что, Бес, — заговорил Бродов, — ты отваливай отсюда, пока жив и здоров. У тебя, между прочим, живот давно не болел? Коль на дыбы встанешь, как конь ретивый, заболит вмиг. И зубы твои сосчитаем. Я это, Бес, всерьез.

Ванька усмехнулся:

— Довольно меня пугать. Волк телка не боится, ты же знаешь, Петр, ты не дурак.

— Эт ты верно подметил, Бес, дурак ты, а не я.

— А это мы еще посмотрим, не говори «гоп»… — Ванька переступил с ноги на ногу. — В общем, прошу сделать все по-хорошему, по-доброму, — продолжил он спокойным тоном. — Вы же знаете, парни, чем для вас это может кончиться.

— Эт ты кому, нам? — осклабился Бродов.

— А кому же еще.

— Ну вот что, Бес, мы тебя не видели, ты — нас, такой уговор. Не подходит — пеняй на себя. — Петр Бродов погрозил указательным пальцем: — Я предупреждал. А то отнекиваться потом станешь: не слышал, не говорили.