В полдень, на Белых прудах - [29]

Ванька заглушил трактор.

— Смотри мне, — предупредил он Прокшу, — до моего возвращения ни гу-гу, чтоб не заводил, понял?

Прокша недобро озирнулся:

— Пошли вы все! Тоже мне нашлись командиры, одни одно говорят, другие другое, кого слушаться — не знаю.

Ванька на мгновение приостановился:

— У тебя голова на плечах есть?

— Ну-у, есть, — протянул Прокша, — и что?

— У тебя не голова — капусты кочан!

— От Бес! От Бес! — выражая удивление, хлопнула себя по бокам тетка Ульяна. — Не заводись там, Ваньша, — бросила она потом вслед племяшу. — Помни: нельзя тебе этого делать, на глупость напорешься.

Тетка Ульяна не отходила от Прокши Оглоблина ни на шаг, точно ее к нему приставили охранницей.

— Я, что ли, виноват? — оправдывался тракторист. — Мне сказали — я исполняю. Я человек маленький и подчиняюсь большим.

— Это кто же большой? — допытывалась тетка Ульяна.

— Кто? А все, которые при должности.

— Ну к примеру?

— Председатель наш.

— Каширин? — уточнила тетка Ульяна.

— Каширин.

— Еще кто?

— Прокин Михаил Степанович. Сельсоветский голова.

— Это он тебе дал задание перепахать наш огород?

— Нет. Бригадир. А того попросил Прокин.

— Понятно.

— Чего — «понятно»? — переспросил Прокша.

— Что Прокину мой Ванька изрядно надоел. Племяш из колонии вернулся, а тот теперь бесится. За Катьку свою мстит, боится, Иван опять на нее позарится.

— На Катьку? Кому нужна его Катька? Доброго имени не стоит!

— Вот! Вот! — задели за больное тетку Ульяну. — И я говорю Ваньке: брось ты об ней думать. А он все равно ее не забывает.

Вскоре вернулся Ванька.

— Все, — бросил он на ходу, — вопрос решен положительно. Каширин сказал: огород не трогать, это самоуправа.

— Так и сказал? — не поверила тетка Ульяна.

— Да.

— А что Прокин? Каширин с ним говорил?

— По телефону.

— Упирался тот?

— Еще как.

— От бес! От бес!

— Каширин говорит ему: почему с ним, с председателем колхоза, не согласовал? А тот: у него депутаты есть, он такие дела с ними согласовывает, так сказать, с народной властью.

— А Каширин?

— Каширин говорит: он тоже депутат Совета, районного причем, тоже народная власть. Так почему с ним не посоветовался? Ну, тому крыть нечем. Ладно, согласился, пусть остается огород как был, а дальше будет видно. Все равно, сказал, какие-то меры примет, дело того требует.

— От бес! От бес!

Ванька повернулся к Прокше Оглоблину:

— Заводи трактор и езжай в бригаду, вот так.

Тот сидел в кабине. Он вылез из нее.

— Завести трактор заведу, а вот уезжать не буду, — вдруг запротестовал Прокша.

— Как, не будешь? — удивленно посмотрел на него Ванька.

Тетка Ульяна тоже поразилась.

— А так. Это слова. А словам я не верю. Где доказательства? Я сейчас назад приеду, а там Прокин. Почему, спросит, не перепахал у Чухловых? Что ему отвечу? То-то же!

Ванька подступил к Прокше:

— А чего это ты перед Прокиным выслуживаешься, что, на продажу огурцов и помидоров с теплиц справки легко выдает, да?

Тот отстранился:

— А-а, иди ты! — Он хотел что-то сказать еще, но неожиданно увидел перед собой Ванькину руку — тот совал ему под нос какую-то бумажку. — Что это? — недоуменно уставился в нее Прокша.

— Записка от председателя.

— От какого?

— От Каширина.

Прокша взял ее, прочитал:

— Во-о, эт совсем иной табак. Так бы и сразу. А то, видите ли, тары-растабары, а о главном — ни тпру ни ну.

— Доволен? — съехидничал Ванька.

— Я правду люблю, — ответил Прокша. — Вот ты мне дал записку, я почитал — и все. Дело решенное, никаких гвоздей.

— Спать будешь спокойно теперь?

— А я, между прочим, на сон и так не жалуюсь, без таблеток пока засыпаю.

— Оно и видно, — поддела его и тетка Ульяна. — Вон как опух, хоть на сало тебя. А ты помидоры выращиваешь.

— Пош-шли-и вы все, — обидевшись, огрызнулся Прокша, — умники отыскались! — Завел трактор и тотчас покатил в бригаду.

Глава седьмая

1

Ванька, когда бегал к председателю колхоза, утрясал, чтоб не резали им огород, одновременно поговорил с тем и насчет лошадей и подводы: мусор, мол, всякий вывезти из двора да сено, которое накосил днями, домой перевезть бы, пока дожди не пошли.

Каширин задумался: давать, не давать?

— А что мне люди скажут? Своим отказываю, а чужому… — и осекся, заметив, как Ванька отреагировал. — Ну, ну, — пошел он на попятную, — оговорился, бывает.

— Я знаю: лучше бы трактор. Лафет нагрузил — и айда, но вы мне трактора не дадите, — рассудил по-своему Ванька. — Так хоть лошадей. Выручьте, Афанасий Львович.

Каширин тянул:

— Выручить выручу, а ты опять вскоре придешь, так ведь?

— Не приду, — заверил председателя Ванька.

— Значит, от моего предложения категорически отказываешься, да? Не соблазнил тебя на бригаду?

— Может, и не так, Афанасий Львович, — ушел от прямого ответа Ванька, — но я себе слово дал: в колхоз после колонии не пойду, нечего мне в нем делать.

— Ну что ты зарядил: колонии, колонии… Ну осудили тебя, ну отсидел, так ведь и исправился, верно?

Ванька обидчиво вскинул голову:

— Вот, Афанасий Львович, вы опять о том!

Тот расстроился: ну положеньице, куда ни кинь, всюду клин, говори и думай, чего морозишь.

Каширин сказал: трактора и в самом деле не может дать, не то время, когда трактора свободны, а вот лошадей и подводу, так и быть, выделит, однако, подчеркнул, дает не ему все это, а тетке его, она заслужила того.