В поисках Алибранди - [25]

— Поэтому ты ее ударила?

— Ну, в общем, да

— Девушка задела волосами твои книги, и ты сломала ей нос.

— Лично я думаю, что нет там никакого перелома.

— Доктор Хаус, оставьте ваше медицинское заключение при себе. Я просто хочу знать, что она сказала.

— Ну ладно! — раздраженно воскликнула я. — Она наговорила мне гадостей, и я психанула.

— Ну и что она сказала? Что ты уродина? Или что от тебя воняет?

Я испуганно взглянула на него:

— Я не уродина. И от меня не воняет.

Он вздохнул и снял очки, потом подвинул стул поближе ко мне.

— Я просто хочу знать причину.

Я его никогда так близко не видела. Лицо Андретти оживилось, и я вновь видела ямочки у него на щеках. Я смотрела на его гладко выбритые щеки. Ощущала его запах. Никогда прежде я не чувствовала запаха своего отца, только мамин. Мама любила духи с мускусным ароматом. Впервые я осознала, что у моего отца тоже есть свой запах.

— Да какая разница.

— Этот паразит за дверью хочет, чтобы ты оплатила пластическую операцию его дочери. С таким носиком она станет знаменитой фотомоделью, а ты всю жизнь проработаешь в какой-то забегаловке, потому что тебя выкинут из школы и ты не получишь диплома. А теперь скажи мне, что она тебе наговорила.

— А что плохого в забегаловках? – спросила я, вспомнив свою работу в «Макдоналдсе».

— Джозефина, ты выводишь меня из себя. Ты вызвала меня с работы, а теперь даже не хочешь объяснить, почему.

— Ну тогда уходи, — заявила я, когда он встал и начал ходить взад-вперед по комнате. — Я сама смогу защитить себя в суде.

— Боже, — прорычал он, взъерошив волосы, — ну и денек выдался.

— Так уходи! — завопила я.

— Ладно, пусть он победит. Такие паразиты всегда побеждают. — Андретти шагнул к двери. — Вот только не думай, что сможешь защитить себя в суде. Если ты сейчас не можешь честно ответить на мой вопрос, то там тоже не сможешь.

— Она назвала меня понаехавшей чуркой и еще много всего наговорила, — наконец созналась я. – Меня так давно не называли. Обидно. Я себя ничтожеством почувствовала.

— Но ты же понаехавшая. Что в этом такого?

— Я итальянка. Я европейка. Когда другие итальянцы меня так называют, это всего лишь шутка. Но вот когда так говорит австралиец — это уже оскорбление, ну, разве что друг тебя так назвал. Я себя чувствую ничтожеством, когда такое слышу. А еще это напоминает мне, что я живу в мире, полном ограниченных людей. Я от этого бешусь.

— Ты ее чем-то спровоцировала?

— Да, я обозвала ее грязной расисткой, после того как она всяких гадостей наговорила.

— А она расистка?

— Еще какая.

Андретти вздохнул и поднялся.

— Ну, раз тебя ее слова оскорбляют, — сказал он, — пошли, посмотрим, что можно сделать.

Мы вошли в кабинет и остановились напротив Бишопов.

— Извините, я не расслышал, как вас зовут, — переспросил Андретти у Рона Бишопа.

— Мой отец Рон Бишоп, — воскликнула Карли, пораженная до глубины души тем, что кто-то может не знать ее отца.

— А мой папа коммерческое телевидение не жалует, — заявила я, когда папа и Рон Бишоп удалились в кабинет секретаря. – Он интеллектуал, он смотрит СБС и АБС.

Потом я уселась на стул, стараясь не коситься на Карли и сестру Луизу. Мне не хотелось увидеть на их лицах торжество или жалость.

В то же время мое сердце бешено билось при мысли о том, что Майкл Андретти примчался меня спасать. Однажды он сказал, что ничего мне не должен. Должен или нет, но все же он пришел.

Дверь открылась, и Рон Бишоп, растерянный и смущенный, вошел в комнату первым.

— Думаю, мы все уладили, — заявил Майкл Андретти, надевая очки.

— Возьми свои вещи, Карли, — приказал отец

— Так мы подаем в суд, папа?

— Возьми свои вещи.

Я посмотрела на них, потом на Андретти.

— Что-то еще? – спросил он.

Я кивнула.

— У него мой учебник

— Верните моей дочери книгу, — резко напомнил мой отец.

Когда Бишопы ушли, сестра Луиза придвинула стулья и предложила нам присесть.

— Рада нашей встрече, мистер Андретти.

— Взаимно, — ответил он с улыбкой, снова показав ямочки. — Кстати, Джози надеялась, что ее отстранят от уроков. Думала, ей удастся заполучить дополнительные каникулы. Но мы же не доставим ей такого удовольствия?

Я смутилась и опустила глаза, чтобы не смотреть на них обоих.

— Джозефина, дорогая, подойди-ка сюда.

Вот почему у монахинь в слове «дорогая» всегда столько сарказма?

Сестра Луиза открыла шкаф:

— Что ты здесь видишь?

— Заявления.

— Да, с 1980 года. Каждый день в обеденный перерыв ты будешь приходить сюда и раскладывать их по алфавиту. Это будет полезно для твоей души.

— Спасибо, сестра.

— Но до конца дня я отстраняю тебя от занятий.

Я кивнула и вышла в коридор вместе с Майклом Андретти как раз тогда, когда зазвенел звонок.

Все, кто проходил мимо, таращились на меня с интересом.

— А что было сегодня в суде? — громко спросила я.

Майкл Андретти, смущенный таким вниманием к своей особе, подробно рассказал мне о сегодняшнем судебном разбирательстве.

Я шла мимо одноклассниц, а рядом со мной шагал Майкл Андретти, и я наконец-то почувствовала, что значит идти рядом с отцом. Удивительное ощущение!

Глава девятая

Обычно по пятницам сестра Луиза вызывает нас с Ивой-крапивой в свой кабинет, и мы обсуждаем текущие дела. Мы с сестрой Луизой не особо ладим, как вы уже догадались, но вслух претензий не высказываем. Полагаю, в этом-то и загвоздка. Мы просто недоверчиво смотрим друг на друга и ничего не говорим. Но все же я ее уважаю. Она не такая, как монахини в начальной школе. Не думаю, что хоть кто-то из них вообще до сих пор так выглядит. Мы называли их пингвинами из-за монашеских одеяний и прочих штук в духе «Звуков музыки». Вот только теперь монахини совсем не похожи на пингвинов. У них стало больше свобод. Думаю, в семидесятые, когда женщины жгли лифчики, монахини сжигали свои облачения.