В открытое небо: основано на жизни французского писателя и летчика Антуана де Сент-Экзюпери - [69]

– Рад видеть тебя, Абдулла Мухтар. – И подносит руку к груди.

– И для меня тоже радость – лицезреть тебя, Сентузюпехи.

– Я принес тебе немного сахара – для твоих детей.

– Благодарю тебя. Ты унесешь с собой сегодняшний надой козьего молока.

Если он откажется взять молоко, даже если другого молока в доме нет ни капли, то обидит шейха.

– Да будет так. Я пришел выпить глоток воды, с твоего позволения.

– И зачем же ты шел так далеко, чтобы выпить этой мутной воды?

– Вода, которую нам доставляют в цистерне корабли с Канарских островов, отдает железом и хлоркой.

– Но вода отсюда отдает землей.

– И поэтому она мне и нравится. Земля – это то, что рождает все на свете.

Шейх неторопливо кивает.

– Ты говоришь как мудрец. Совсем не похоже на европейца.

И оба смеются.

Когда гость собирается уходить, Абдулла Мухтар преподносит ему специальный подарок: бурнус. Простой бурнус, немного поистрепавшийся по краям, да и не совсем чистый. В Париже посмеялись бы над такими лохмотьями, ничего не зная о важности такого плаща. Этой вещью шейх дает ему понять: мы принимаем тебя как одного из нас. Когда он придет к кому-то из других бедуинов, те его спросят, откуда у него эта вещь, и выслушают в ответ, что это подарок его друга Абдуллы Мухтара, который он носит с гордостью, – и эти слова распахнут перед ним многие шатры.

Он смотрит на араба. Их разделяют море, континент, бог. Глядя в глаза, они друг друга понимают. Их ничто не разделяет.

Глава 36. Буэнос-Айрес, 1928 год

Входя в офисное здание на улице Реконкиста, Мермоз кладет руки в карманы шерстяного пальто. Навстречу идут две девушки в длинных, колышущихся на ходу юбках, и он одаряет их своей фирменной улыбкой.

За последние месяцы было много всего: ознакомительные полеты, приземления на кишмя кишащие комарами болота посреди бескрайних пампасов, где – куда ни посмотри – глазу зацепиться не за что, а еще – возле затерянных в сельве селений аборигенов, которые, увидев, как он выпрыгивает из кабины самолета, становятся на колени и начинают молиться.

Но из всех гор, над которыми ему приходилось летать, ни одна не вызывала у него столько проблем, как гора из папок, что высится на его столе в кабинете начальника летной службы. Он тяжело вздыхает.

Недели лихорадочной работы: приемка из Франции машин, прибывающих с неизменными задержками, техническое обслуживание моторов, ознакомительные полеты, чтобы лично осмотреть все аэродромы от Аргентины до Бразилии с их взлетно-посадочными полосами, которым неизменно угрожает буйная природа, с жадностью пожирающая расчищенные в сельве пространства, и дождливым климатом, преобразующим почву в жидкую грязь. Однако самое худшее для него – давать пилотам указания, в том числе тем, кто летает дольше него самого. А еще бюджеты, счета, доклады, репарации… когда от всего этого он начинает задыхаться, то оборачивается к висящей на стене карте, где ярко светятся красные линии, что пересекают всю Южную Америку, объединяя Парагвай, Чили, Бразилию, Боливию, Патагонию… Переплетение нитей, пока что – всего лишь линий на карте; взлетно-посадочные полосы где-то далеко, пока что – не более чем грязные лужи; самолеты, которые нужно довести до ума; начальники аэродромов, которых еще нужно обучить; ангары, больше похожие на лавку жестянщика.

Работа на износ, но он сильный. В гриль-ресторане, куда он ходит обедать, он зараз уминает по три огромных куска жаркого, а на десерт – пирог с ливером или целый поднос пирожков с мясом.

Из Монтодрана каскадами идут радиограммы от Дора. Дора требует подтверждений и отчетов по каждому поводу, и Мермоз тихо радуется, что его шеф далеко, на расстоянии в несколько тысяч километров.

В марте после сумасшедших недель, когда он разрывался, облетая аэродромы в сельве и при этом стараясь успевать вести переписку с центром и делать бумажную работу, наконец-то настает великий день. Если линия сдюжит, «Аэропосталь» войдет в историю: это будет первый обмен корреспонденцией между Америкой и Европой с использованием авиапочты.

На новой линии первый участок длинный, предположительно его последовательно выполнят два пилота: перелет между Буэнос-Айресом и Наталом, тем мысом в Бразилии, откуда отправляются корабли, что пойдут через Атлантику, до Сенегала. А уже там его коллеги, летчики, заберут почту и через Африку по воздуху доставят ее в старушку-Европу.

Первый полный прогон должен пройти без сучка и задоринки, поэтому, хотя он не спал двое суток, Мермоз сам залезает в кабину «Бреге» и взмывает в небо, положив тем самым начало первому длительному перелету с открытой кабиной. В путь он отправляется на рассвете, однако жара в Буэнос-Айресе сгущает воздух. Аргентина остается позади, и без каких-либо неожиданностей он приземляется на аэродроме Монтевидео. Единственная неожиданность – вопли Мермоза в адрес механиков, чтобы поторопились с заправкой.

– Почта! Почта! Почта!

И приходит в бешенство, когда в Бразилии обнаруживается, что двигатель течет – это несколько лишних часов на земле, и он вынужден в нарушение всех своих планов провести ночь в Жагуаране. Ужинает один. Яростно жует рис и фасоль, и никто не решается ему и слово сказать.