В огне страсти - [15]

Бен обезоруживающе улыбнулся:

— Простите. А могу я тогда узнать, почему ты не называешь Макса по имени? Он-то уже давно называет тебя Софи. Я сам слышал. Подтверди, Макс.

Голландец, улыбаясь, смотрел на мальчика:

— Гм, да, это так, Бенджамин, но в больнице я должен обращаться к ней как к сестре.

— Ну это понятно. А как Софи обращается к вам на службе?

Макс засмеялся:

— Сэр. А когда я бываю особенно докучливым — ну, например, приглашаю ее пить чай в самый неподходящий для нее момент или забываю вернуть ей инструменты, которые мне больше не нужны, и в других подобных ситуациях она называет меня Ионхером ван Остервельдом весьма строгим голосом. Надо признаться, это отлично на меня действует — она умеет заставить подчиняться себе.

Всех рассмешила новость о строгости и суровости Софи, а Бен тут же забыл о своем вопросе. В самый разгар их оживленной беседы Макс поднялся из-за стола, поблагодарил за чудесный ужин и стал прощаться. Сначала он подошел к миссис Гринслейд и поцеловал ей руку — пожилая дама преисполнилась гордости, а лицо ее порозовело — так искренне он это сделал. Потом тихо, так, чтобы это слышала только она, сказал:

— Во вторник у меня выходной — не доставите ли мне удовольствие, приняв мое приглашение на ленч?

Миссис Гринслейд широко раскрыла свои все еще красивые глаза — его предложение ее сильно удивило.

— Я? — спросила она. — Вы имеете в виду меня?

В легком замешательстве он поднял свои черные брови.

— Кого бы еще я мог пригласить? «Уилтонз» вас устроит?

Ей, казалось, понравилась эта затея.

— О, это будет восхитительно. Спасибо тебе, Макс.

— Ну вот и отлично… Я заеду за вами где-то в половине первого.

Отражая атаки Кляксы и Титуса, жаждавших сопровождать его всюду и везде, он направился к выходу. Софи, непонятно каким ветром отнесенная в другой конец комнаты, пожелала Максу спокойной ночи и принялась убирать со стола; попутно она обсуждала с бабушкой, что та наденет на этот ленч. Пенни и Бенджамин бросились убирать посуду — Синклер сегодня вернется очень поздно. Только Софи легла в кровать и выключила свет, ее стали одолевать мысли о Максе. Она стала подводить итоги сегодняшнего дня: Макс предложил ей свою дружбу, но, похоже, это было все. Вспоминая их разговор в прихожей, она не смогла припомнить из него ни единого слова, которое бы давало надежду на что-то большее.

Глава 4

Понедельник выдался холодным и дождливым. И Софи встала словно не с той ноги — все валилось из рук. Сперва у нее спустилась на чулке петля, сгорела овсянка и пропал куда-то вельветовый бант, который она обычно прикалывала на свой мышиный хвостик. На работе тоже было не лучше: на свое первое дежурство к ней в операционную пришла совсем еще молоденькая и неопытная медсестра — стройное, изящное создание, — которая явно пыталась уклониться от не слишком-то чистой работы. Софи, скрывая свое недовольство, думала о том, что ей еще придется основательно поработать над девушкой: когда приободрить и подтолкнуть к деятельности, а когда и успокоить. Временами казалось, что новоиспеченная медсестра вот-вот потеряет сознание и упадет прямо на стерильную тележку.

Софи включила кран и принялась мыть инструменты. Впервые за годы ее работы она чувствовала себя подавленной и не испытывала абсолютно никакого энтузиазма. Может быть, просто стала стареть или устала, но ей порою становилось не по себе при мысли, что ее ждет еще лет тридцать такой же работы — бесконечная вереница операций, чистка, уборка, обучение молодых медсестер — и перспектива превращения в конце концов в ворчливую старуху. Она стояла, опираясь на швабру, поглощенная этими мрачными мыслями. Распахнулась дверь, и вошел Макс ван Остервельд. Он довольно прохладно поздоровался с ней, подошел к самому дальнему от нее умывальнику и принялся приводить в порядок свои инструменты, не обращая на Софи никакого внимания. Он был в маске, колпаке и в своих обычных белых спортивного типа штанах. Перед тем как начать чистить инструменты, он натянул резиновый фартук, чтобы не испачкать стерильную одежду. Софи, краем глаза наблюдавшая за ним, думала о том, что перед ней человек совсем из другого мира — типичный представитель консервативного правящего класса, о чем свидетельствовал и весь его облик. Может быть, у них в Голландии еще и существуют все эти классовые различия, она не знала. Внезапно он обернулся и поймал на себе ее взгляд — это произошло так быстро, что она не успела отвести глаза. Взгляд его был странный — высокомерный и изучающий. Софи чувствовала себя так, словно он застал ее врасплох — тайно читающей его письмо или подсматривающей за ним в замочную скважину. Она густо покраснела под маской и лихорадочно бросилась отмывать свои и без того уже безупречно вымытые руки; ее сердце глухо билось, дыхание замирало. Лишь после того, как немного пришла в себя, позволила себе примириться с открытием, которое только что сделала: она была — о Боже! — по уши влюблена в профессора Ионхера ван Остервельда.

— Дорогой! Что же теперь будет? — невольно вырвалось вдруг у нее.

Она достала из своего личного шкафчика халат и терпеливо ждала, пока медсестра тщательно упакует ее в него. Когда Софи уже натягивала перчатки, он подошел к ней и небрежно бросил: