В ногу! - [8]

«Однако я молодец, что мог так проговорить с ней целый день», — подумал он.

Юноша почувствовал в себе растущую зрелость.

Глава III

Угольная Бухта была неимоверно безобразна. Когда жители богатых городов Среднего Запада[7] направлялись на восток, в Нью-Йорк или Филадельфию, и проезжали мимо шахтерского поселка, они глядели из окон вагона на разбросанные по всему склону холма домишки и невольно вспоминали описания жизни пещерных людей. В сидячих вагонах мужчины и женщины откидывались назад и прикрывали глаза. Они зевали, мечтая о том, чтобы их путешествие поскорее закончилось. Если у них и мелькала мысль о поселке, они думали о нем с легкой жалостью, принимая его за неизбежную примету современной жизни.

Дома на склоне холма, равно как и все лавки на Главной улице, принадлежали угольной компании. В свою очередь эта угольная компания была совладелицей железной дороги. Управляющий шахтами был родным братом начальника дороги; именно он стоял возле входа в шахту, когда Мак-Грегор Взбалмошный на свою погибель бросился туда. Он жил в тридцати верстах от Угольной Бухты и каждый вечер возвращался домой поездом. Вместе с ним уезжали все конторские служащие угольной компании. После пяти часов вечера с улиц Угольной Бухты исчезали все крахмальные воротнички.

В этом городке люди жили, как животные. Они тупели от работы, напивались до скотского состояния, а затем плелись домой и били своих жен. Тем не менее среди них никогда не прекращалось брожение. Они чувствовали, что с ними поступают несправедливо, хотя и не могли логично выразить свои мысли. Когда заходила речь о владельцах угольных копей, шахтеры мысленно проклинали их. Время от времени вспыхивали забастовки, и тогда Барни Ботерлипс, местный социалист, маленький худощавый человечек с искусственной пробковой ногой, взбирался на высокий ящик из-под мыла и произносил речи о грядущем братстве людей. Однажды поезд привез эскадрон кавалерии, который парадным маршем проследовал по Главной улице. Несколько человек в коричневых мундирах установили батарею. Они поставили пулеметы в конце улицы, и забастовка тотчас же прекратилась.

Один итальянец, живший на склоне холма, развел собственный огород. Это было единственное красивое пятно на всем холме. Он возил в тачке чернозем на вершину и по воскресным дням, весело насвистывая, копался в своем огороде. Зимою он сидел дома и набрасывал какой-то план на листе бумаги. Когда же наступила весна, итальянец по этому плану разбил сад и устроил огород, использовав каждый дюйм земли. Когда началась забастовка, ему было предложено встать на работу или убраться из дома. Итальянец подумал о своем садике, о труде, затраченном на него, и вернулся на работу в шахту. Но пока он работал, бастующие рудокопы явились в его дом и уничтожили садик. На следующий день итальянец присоединился к бастующим.

В крохотной лачуге, состоявшей из одной комнаты, на холме жила старая, невероятно грязная и совершенно одинокая нищенка. Она собирала по городку все разбитые стулья и столы и до того набила ими свою лачугу, что свободного места в ней почти не осталось. В теплые дни она сидела перед хижиной и грелась на солнышке, все время жуя табак. Рудокопы, возвращавшиеся на холм, опорожняли свои обеденные ведерки в деревянный ящик, прикрепленный к дереву возле ее дома, и этими остатками старуха питалась. Когда солдаты прибыли в город, старуха ковыляла по улице и кричала им вслед:

— Красавчики! Скэбы! Пижоны! Сопляки расфранченные!

Молодой офицер в очках, сидевший на серой лошади, повернулся к солдатам и сказал:

— Оставьте ее в покое. Это сама Мать-Нищета.

Когда рыжеволосый мальчик увидел рабочих, которые плелись следом за солдатами, он почувствовал ненависть к ним, его симпатии, скорее, были на стороне солдат. Вид кавалеристов, гарцевавших плечом к плечу, взволновал его. Он подумал о том, какой порядок царит среди этих людей, молча и быстро подвигающихся вперед, и ему почти хотелось, чтобы они разрушили город. Когда бастующие уничтожили сад итальянца, Норман Мак-Грегор был страшно возмущен и, шагая взад и вперед по комнате, говорил:

— Будь это мой сад, я бы убил их! Я ни одного из них не оставил бы в живых. Надо во что бы то ни стало выбраться отсюда! Если человеку все здесь противно, дайте ему уехать.

Он вспомнил, что его отец всю жизнь работал и копил деньги, чтобы приобрести ферму в долине. Они называли его Взбалмошным, но он был умнее их — они не посмели бы тронуть его сад.

В мозгу шахтерского сына стали тесниться странные, полусозревшие мысли. Мальчик во сне видел движущиеся колонны людей в военной форме, он стал находить новый смысл в отрывках истории, слышанных в школе, и сильно заинтересовался подвигами героев древности. Однажды в летний вечер, когда Норман без дела стоял возле гостиницы, где находились бильярдная и кабак, в котором работал его черноволосый товарищ, он услышал любопытный разговор.

Одним из собеседников был заезжий оптик, который раз в месяц появлялся в угольном городке и продавал здесь очки. Продав несколько пар, он обязательно напивался, и порой его запой длился целую неделю. В пьяном виде он говорил по-французски и по-итальянски, а иногда, стоя в кабаке перед шахтерами, декламировал из Данте