В молчании - [15]

Шрифт
Интервал


Семья. Никакой информации не получено. Ближайшие родственники либо мертвы, либо прекратили со стариком всякое общение. Сам старик никак не распространяется на эту тему.


Пол. Мужской. Скорее мужской, чем женский. Хотя это не имеет значения.


Род занятий. Не определен.


Старик не хочет говорить ни о чем. Он замкнут и озлоблен. Пожалуй, единственная тема, которая может вызвать его улыбку, – это стихи. Его собственные стихи. Да, этот грязный, оборванный старик пишет стихи. И его лицо светлеет, когда он берет в руки толстую тетрадь, чтобы вслух прочитать что-нибудь из нее. Но беда в том, что стихи эти очень плохи. Причем плохи настолько, что это ясно даже ничего не понимающему в поэзии. От этого старика становится жалко еще больше. Да, жалость увеличивается, но эту жалость нельзя назвать состраданием. Состраданием было бы признание этих стихов, попытка найти спрятанный в них смысл. Но беспощадный голос продолжает повторять, что стихи никудышны и ни на что не годны. Впрочем, самому старику все равно, он улыбается и продолжает листать тетрадь.

2006

Речь

Уже с самого утра он начал чувствовать, что его Речь готова, что бессвязные обрывки наконец соединились в одно целое, сгустились в стройную систему. Он ощущал то ликование, которое называл для себя «научной радостью». Просто ему казалось, что это чувство сродни восторгу ученого, завершившего огромный исследовательский труд. В этот миг годы кропотливого накопления материала перестают казаться бесцветными и бессмысленными – они обретают сакральное значение. Речь готова. Сегодня же он произнесет ее на главной площади города. Сегодня же.

На площади с утра как всегда было столпотворение. Прохожие хаотично копошились, сталкивались друг с другом, ругались, кричали, толкались, гоготали. Но он все продумал. Он знал, что привлечет единовременное внимание всех. Он забрался на постамент памятника и, разогнав сонных голубей, набрал в легкие воздуха и издал самый истошный крик, на какой только был способен. И что же вы думаете? Суета прекратилась. Все замерли и посмотрели в его сторону. Все поняли, что должно произойти нечто из ряда вон выходящее.

И тут он осознал, что не рассчитал силы. После такого крика ему требовалось некоторое время, чтобы отдышаться. Но времени-то как раз не было. Ни секунды. И тогда он понял, что нужно начинать свою Речь. Потому что иначе эта немая сцена закончится уже через несколько секунд. И он начал говорить, но с ужасом ощутил, что говорит совсем не так громко, как того требовали обстоятельства. Площадь была огромной, и, чтобы быть услышанным, он обязан был декламировать ясно и громогласно, иначе стоящие дальше чем на пять – десять метров не разберут ни слова. Но вдобавок к этому он почувствовал, что говорит не просто тихо, но еще и со множеством запинок, что он сбивается с одной темы на другую, что его стройные предложения рушатся даже не на словосочетания и отдельные слова, но на бессвязные слоги и звуки. И эти осколки сыплются вместе с мокрым снегом на асфальт, к подножию памятника. И там внизу его Речь превращается в серый комок и стаптывается множеством сапог в грязное месиво.

Стоявшие вдали действительно не услышали ни слова, но некоторые из них все же заинтересовались и стали спрашивать тех, кто стоял поближе, о чем же все-таки говорил этот странный оратор. Несколько человек из первых рядов отозвались на их просьбу и, перекрикивая друг друга, начали спешно пересказывать услышанное. Особенной активностью отличалась одна толстая старуха, которая, как потом выяснилось, была туга на ухо и отличалась манерой приплетать собственные домыслы к каждой истории. Кстати, вполне возможно, что сама она вовсе и не стояла в первом ряду, а лишь пересказывала чужие впечатления. К тому же в самый разгар ее эмоционального рассказа кто-то рассы́пал прямо у ее ног мелочь, и история на некоторое время была прервана всеобщей толчеей и руганью. Когда же она попыталась продолжить рассказ, то желающих дослушать его до конца оказалось вдвое меньше, чем до инцидента с рассыпанной мелочью.

Большинство же горожан попросту не обратили на Речь никакого внимания, и едва затихли отзвуки крика, как прохожие опять погрузились в свои хлопоты и, толкая друг друга, понеслись по делам, моментально вычеркнув из памяти бормотание этого умалишенного.

2007

Пожар

Первым делом старик сдернул с кресла покрывало и расстелил его посреди комнаты. Широкий лоскут синей ткани определил границы жертвенного пространства. И уже через несколько мгновений ее поверхность безропотно приняла обрушившиеся удары – это беспорядочно падали брошенные стариком предметы. Стул, кресло, стаканы, книги, телефон, сорванные с карнизов шторы, сумки, вилки, ножи, пустые коробки, пустые ящики от старого письменного стола, конверты, блокноты, ручки, вывалившаяся из рамы картина с изображением сельского пейзажа, смятые газеты, немногочисленные письма и фотографии, граммофонные пластинки, скатерти, зонтик, пиджак, шляпы, трость, очки с треснувшим стеклом, стаканчик для бритья, ножницы, катушка ниток с иголкой в боку, упаковки таблеток, пузырьки с лекарствами, вставная челюсть – вещь за вещью все это падало на покрывало, образуя изломанную пирамиду, на самом верху которой оказались детские игрушки – пластмассовые модели самолетов и кораблей, воздушный змей с оборванным хвостом и дутый резиновый мячик, с трудом добытый из-под дивана, под которым он валялся все эти годы. И наконец он снял с себя всю одежду и накинул на пирамиду полотнище лохмотьев. Затем старик принес канистру и, быстро облив всю кучу вещей керосином, голым уселся на пол и чиркнул спичкой в предвкушении наслаждения величественным зрелищем пожара.


Еще от автора Анатолий Владимирович Рясов
Предчувствие

В мире, где даже прошлое, не говоря уже о настоящем, постоянно ускользает и рассыпается, ретроспективное зрение больше не кажется единственным способом рассказать историю. Роман Анатолия Рясова написан в будущем времени и будто создается на глазах у читателя, делая его соучастником авторского замысла. Герой книги, провинциальный литератор Петя, отправляется на поезде в Москву, а уготованный ему путь проходит сквозь всю русскую литературу от Карамзина и Радищева до Набокова и Ерофеева. Реальность, которая утопает в метафорах и конструируется на ходу, ненадежный рассказчик и особые отношения автора и героя лишают роман всякой предопределенности.


Пустырь

«Пустырь» – третий роман Анатолия Рясова, написанный в традициях русской метафизической прозы. В центре сюжета – жизнь заброшенной деревни, повседневность которой оказывается нарушена появлением блаженного бродяги. Его близость к безумию и стоящая за ним тайна обусловливают взаимоотношения между другими символическими фигурами романа, среди которых – священник, кузнец, юродивый и учительница. В романе Анатолия Рясова такие философские категории, как «пустота», «трансгрессия», «гул языка» предстают в русском контексте.


Едва слышный гул. Введение в философию звука

Что нового можно «услышать», если прислушиваться к звуку из пространства философии? Почему исследование проблем звука оказалось ограничено сферами науки и искусства, а чаще и вовсе не покидает территории техники? Эти вопросы стали отправными точками книги Анатолия Рясова, исследователя, сочетающего философский анализ с многолетней звукорежиссерской практикой и руководством музыкальными студиями киноконцерна «Мосфильм». Обращаясь к концепциям Мартина Хайдеггера, Жака Деррида, Жан-Люка Нанси и Младена Долара, автор рассматривает звук и вслушивание как точки пересечения семиотического, психоаналитического и феноменологического дискурсов, но одновременно – как загадочные лакуны в истории мысли.


Прелюдия. Homo innatus

«Прелюдия. Homo innatus» — второй роман Анатолия Рясова.Мрачно-абсурдная эстетика, пересекающаяся с художественным пространством театральных и концертных выступлений «Кафтана смеха». Сквозь внешние мрак и безысходность пробивается образ традиционного алхимического преображения личности…


«Левые взгляды» в политико-философских доктринах XIX-XX вв.: генезис, эволюция, делегитимация

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Кенар и вьюга

В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.