В лабиринтах вечности - [36]

Всем своим видом кобра показывала — она хозяйка тела!

— Ко-бра ох-ра-ни-те-ль-ни-ца! — по слогам одними губами произнес Хамид, и панический ужас холодной хваткой сдавил им сердца… — А— а — а!..

— А!..

Не сговариваясь, как по команде, с криками, они бросились вон из пещеры. Протискиваясь сквозь узкий лаз, через щель и, скатываясь по скользящему вместе с ними щебню, они обдирали руки в кровь…, ни секунды не задумываясь…, лишь панический страх, лишь одно всепоглощающее желание быстрей покинуть это страшное место, гнало их прочь…

Только когда оказались у подножия горы, когда перевели дух и убедились, что опасность осталась где-то там далеко позади, только тогда они с облегчением выдохнули. Вся одежда была изорвана, на руках и ногах кровавые ссадины, но на эти мелочи они даже не обратили внимания — их трясло от ужаса…

— Уф, Алла, зря мы пришли сюда, Сергей. Зря нарушили её покой! Эта кобра охраняет покой мумии! Ты заметил, как она смотрела? О, это настоящая ненависть и она с той стороны жизни!

Сергей молча кивнул. Страх ещё шевелил ему волосы. Он провёл по своей шевелюре рукой, приглаживая волосы, но они не поддались — остались стоять дыбом.

— Хорошо, что мы не прикоснулись к ней! Возможно, на этой женщине лежит куда более страшное проклятие, чем то — отцовское!

— Да, хорошо! — протянул Сергей, еще больше холодея от жути, вспоминая, как откинул волосы с лица мумии. И тут же, мысленно пытаясь себя успокоить, неуверенно проговорил, — да, ничего страшного! Кобра скрывается в пещере от дневного зноя, или у неё там гнездо…

Неубедительно сказал. Слышал свой голос как из другого мира.

«Вот так, наверное, звучит потусторонний голос», — подумал он, и вновь неприятный холодок просочился в его душу.

А в руке он сжимал…

Вернее сказать — он не мог разомкнуть свои пальцы…

В его кулаке все ещё были зажаты…

Почему он тогда не сказал Хамиду, он не знал, но в его влажной ладони мирно покоилось «нечто» — две пластиночки — то ли монетки с таинственными знаками, то ли украшение древней красавицы.

— Воскресшая! — прошептал Сергей, и волосы вновь шевельнул ветер.

— Воскресшая… — как сдавленный вздох послышался в отзвуках ветра.

Внутренний голос что-то пытался подсказать «Верни…, Выброси…», но это «нечто» так уютно покоилось в его кулаке, что он лишь улыбнулся вглубь себя (так обычно улыбаются люди, ушедшие в другое измерение) чему-то невидимому, и крепче сжал кулак.

«Подарок Вечности!» — мелькнуло в сознании где-то очень-очень глубоко…

X

А в это время в Узбекистане…

— Бичора, бичора, — акушерка мощно метала свое грузное тело по родовому залу, — вай, вай, бичора. Нема кылдым? (с узбекского языка: «Что наделала»?)

Всё произошло так стремительно, что акушерка растерялась и теперь то бросалась к бездыханной роженице на родильном столе, то хваталась за инструменты, то бежала к телефону и истошно орала в трубку.

— Дохтур, дохтур, давай сюда! Сопсему плохой… вай, вай, сопсему плохой!

От беспомощности акушерка истошно голосила, причитала. Она не могла понять, как молодая и здоровая на вид русская роженица вдруг оказалась такой слабой!

— Вай! Вай! Урус, такой плахой, сопсему! — причитала она.

Почему? Как такое могло случиться!? Ведь она — хорошая акушерка, опытная! У неё все и всегда рожали, как надо! Все проходило, как она скажет! А эта русская вздумала терять сознание, падать, закатывать страшно глаза. И пока она соображала, что делать, русская вообще перестала дышать и, не разродившись, умерла у нее на руках! Что это такое!? А все потому, что русская, узбечка бы слушалась: лежала бы тихонечко в палате, не поднимала бы нервы ни себе, ни ей, и родила бы как все… тихо…

Акушерка злилась на глупую русскую. И все же где-то понимала, что сейчас ей необходимо попытаться спасти хотя бы ребенка. Для этого у нее было всего лишь пять минут.

Но она не знала, она совершенно не знала, как это делать!

— Бичора! Бичора!! — повторяла она, обливаясь липким потом.

К кому относилось это «Бичора» было не ясно. Скорей всего теперь акушерка жалела себя. В её смену умерла роженица — как бы теперь с работы не вылететь.

Молодой врач, на ходу одевая халат, вбежал в родовой зал и обомлел — на столе лежало бездыханное совсем еще юное тело. В маленьком горном городке он знал наперечет всех женщин. Если бы Белла была возрастная роженица или с патологией, он бы не отходил от нее ни на шаг, но она была молода и здорова, впереди у нее был еще целый месяц! И ничего не предвещало беды, беременность проходила нормально! Нормально!

Но размышлять над всем этим некогда — каждая секунда дорога.

— Сколько? — крикнул он акушерке, не удосужился уточнять что «сколько?», но она поняла его.

— Пять минут как сопсему, — и зачем — то провела рукой по своей мощной шее.

Он с облегчением выдохнул:

— Есть еще время! Скальпель!

Акушерка так быстро подала скальпель, что он даже вздрогнул от неожиданности. Схватил его, как последнюю надежду и, не раздумывая, рывком прочертил на теле роженицы ровный след. Мутные бордовые капельки, выступив на срезах, лишь обрамили мертвую рану, (но не засочились), придавая красивому молодому телу отвратительно жуткий вид.