В лабиринтах вечности - [32]

— А! — потянул Сергей. — А это, какое солнце «на восходе», «восходящее» или уже «в зените»?

— Это восходящее. Хепри.

— Вот, зараза, еще только восходит, а как шпарит! Что же будет в зените?!

— Вот! — многозначительно приподнял указательный палец Хамид. — Наконец-то ты понял, зачем я тебя разбудил, как ты говоришь, ни свет, ни заря.

— Да, ладно, я ведь это просто, — сказал Сергей, помолчав, добавил, — у русских с этим гораздо проще — Солнце и на восходе, и в зените всё одно: «Светило».

— Я заметил, что у русских всё гораздо проще! — весело усмехнулся Хамид.

Они какое-то время посидели на площадке перед усыпальницей, молча, то ли отдыхали после подъема, то ли набирались сил перед трудной работой. Сидели и просто смотрели вниз на долину на восходящее солнце — на Хепри. Было очень красиво.

Вдруг Хамид сказал:

— Я сегодня тоже плохо спал, всё думал о тех иероглифах, что там на стене. Знаешь, что мне пришло в голову? Это её имя! Только зашифрованное!

— Да? — искренне удивился Сергей. — Зачем?

— Чтобы дух этой несчастной не мог вспомнить его, даже если увидит эти знаки.

Брови Сергея медленно поползли вверх…

— Зачем?

— Нет имени — нет человека! И тогда ничего нет, ничего! Понимаешь?

— Ну…, как-то так… не очень…

— Ей без имени не воскреснуть! Так вот, если я не ошибаюсь, знак, что похож на маковку вашей церкви, означает «нефер».

— Ты уже говорил, я знаю, он означает «красота» или «красавица».

— Молодец! А вот теперь смотри, — Хамид встал, подошел к стене, ткнул пальцем в иероглиф, — этот обозначает «Кеми» — чёрный, но так древние египтяне называли свою страну «Кеми», в смысле чёрные плодородные земли. И переставив их местами, мы получили её имя — Красота Кеми или Красавица Кеми! Нефер-Кемет! То есть сегодняшним языком — Красота Египта!

— Да?! — Сергей вновь удивленно поднял брови. Он всматривался, пытаясь увидеть «Красоту Египта» в этих мало заметных и малопонятных для него знаках, но особенного ничего не видел. Всего лишь: черточки, кружочки, какие-то змейки, но один знак, самый последний, и в самом деле похож на купол православного храма. Но и только.

— Красота Египта! — восторженно произнёс Хамид.

— Красота Египта — Нефер Кемет! Красивое имя! А я вот хочу назвать дочку Надя! Надин!

Хамид, уловив интонацию Сергея и нараспев, играя голосом, пропел.

— Надин! О, Н-а-д-и-н… Надин…

Его голос, неожиданно красивый, полился с высоты горы на всё еще сонную долину, сливаясь с пением птиц, наполнил её звонкими нотками. Где-то далеко, далеко поверх тумана отозвалось эхо, лилово-перламутровый туман стелился у подножия гор, светлея с каждой минутой. Долина, просыпаясь, нежилась в этом удивительном покрывале и дышала негой. Голос Хамида и бойкое далекое эхо, перекликаясь веселыми переливами, тонули в уже розовеющем тумане.

Вдоволь наигравшись с эхом, Хамид мечтательно, тихонечко пропел Сергею:

— А я назову свою дочку Аиша! — И вдруг вновь обернувшись к долине, что есть силы, пропел: — А-а-и-и-и-ш-а-а! А-и-и-ш — а-а…а…! А-а-и-ш-а-а!

Это было так красиво! Мягко вибрируя, голос словно подрагивал и наполнялся множеством оттенков.

И опять эхо подхватило игру: заспорило хрустальным многоголосьем. Хамид явно прибывал в восторженном расположении духа, казалось, его столь приподнятое настроение должно было передаться другу, но нет, того мучили совсем другие мысли: и ночной кошмар, и какое-то неприятное, шкрябающее по душе стальным лезвием, предчувствие. Это было предчувствие беды.

Вдруг Сергей посмотрел на Хамида и, кивнув на долину, что купалась в розовой дымке, сказал:

— Знаешь, у русских говорят, что душа человека, вот такого цвета, как этот туман: розово-перламутровая, если она чиста, но чёрная, если человек при жизни совершал что-то плохое. Так и говорят, мол, «черная была у него душонка».

В этот момент они внимательней посмотрели друг на друга, что-то словно шевельнулось в них, в глазах промелькнула одна мысль на двоих.

«Душа этой красавицы чиста, как утренний туман!» — подумал Сергей.

«Душа Нефер-Кемет была чиста и прекрасна!» — вторил его мыслям Хамид.

И сомнение в правильности поступка Рамсеса Великого помимо их воли закрадывалось в их сердце.

А вот теперь и сердце Хамида жгло и разрывало на части от плохих предчувствий…

VI

Полдня под раскаленными лучами они изнывали от жары и собственной беспомощности — прощупали в породе каждую трещинку, перепробовали все, что им казалось возможным, даже хотели было заложить тротил, но побоялись нарушить и без того шаткое равновесие щебня на склоне.

Стена же — монолитный блок — оставалась недвижима. Не удалось сдвинуть её ни на сантиметр. И только, когда совсем отчаялись попасть в усыпальницу, когда силы были на исходе, и когда вся затея казалась просто зря потраченным временем и насмешкой вечности, только тогда, совершенно случайно, удалось сдвинуть с места этот огромный опускной блок. Вернее сказать, Сергею повезло — он ненароком нажал на что-то, похожее с виду всего лишь на выступ в стене, а оказалось, что это потайной рычаг, который поворачивал стену по своей оси. Гранитный блок, с чудовищным звуком перетирания песка о гранит, чуть подался в сторону.