В лабиринтах вечности - [30]
«Ногти у него, — с отвращением подумала Настя, — как у мумии!»
Старик же, вновь проявляя чудеса прыти, дотянулся заскорузлыми пальцами до Настиной шеи и умудрился дёрнуть за кожаный шнурок. Она вскрикнула от боли и, хватая ртом воздух, прижимая к груди, чудом уцелевший в руке медальон, попятилась назад…
— Нет…, нет…, нет!
Она бежала по узким улочкам, с трудом пробиваясь сквозь толпу. Кого-то задевала, об кого-то ударялась, налетала на открытые двери, путалась в вывешенных на продажу коврах и одеждах, спотыкалась о мешки с фасолью и специями, что стояли возле каждой лавки. Мешки падали, содержимое их сыпалось под ноги прохожим, а она, не оборачиваясь, бежала дальше. Ей вслед неслись проклятия. Она их не слышала, и не понимала.
Ничего не понимала…
Обдавало холодным потом. Мокрые пряди волос налипли на лицо. Трясло от охватившего панического ужаса — люди, которых она видела все эти дни, или чье присутствие ощущала, все что-то хотели от нее. Их то требовательные, то едкие взгляды, заставляли ее содрогаться от одной только мысли — они все что-то знают, а она — нет… Она просто не знала, что им всем от нее надо! Неизвестность душила, давящей волной подкатывала к горлу. Удушающий протест вызывало все: и ночные гости, и «случайный водитель», что, словно скинув маску, вдруг в покаянной истерике заламывает руки и просит у нее прощения, как у «Госпожи», и при этом отлично понимает русский! И как понимает! А старик? Зачем ему понадобился медальон? Мамин медальон! Зачем?!
— Боже, что они все от меня хотят? Что же это такое?!
Мумии, саркофаги, волны узнавания, запахи, таинственный Жук, знаки на нем, лица арабов, странные вопросы и странные ответы… Всё неслось каруселью. Она понимала, что именно она и есть тот центр, вокруг которого всё и вертится. Чем больше пытается понять, ну хоть ухватить малую толику сути в этом калейдоскопе, тем тяжелей ей остановить этот чудовищный вихрь. И вскоре всё настолько слилось в одну пеструю массу…, кружилось, как смерч, что она уже и не отличала, где день сегодняшний и вчерашний, где явь, где сон, и лишь догадывалась по мимолетным всполохам, что проносились в сознании. Она силилась остановить это кружение, но уже не могла: всё вертелось, сливалось, и остановить этот хаос мыслей — вопросов было невозможно…
«Почему? Зачем? Что это? Кто я?»
…Земля стремительно уплывала из под ног…
Глава седьмая
Воскресшая
— Какая луна!
— Да, деточка, луна чудо как хороша. Сегодня полнолуние, — проговорила бабушка Александра, отвлеклась от вязания, посмотрела поверх очков на Беллу, что стояла у распахнутого окна, — mon cher, ты побереглась бы — вечер прохладный, а то как бы не застудилась.
Луна медленно переплывала с одной горы на другую, цеплялась за острые выступы хребтов и исчезала в темном кружеве деревьев…
Вдруг боль резкая, острая! Белла вскрикнула, инстинктивно согнулась, придержала живот, оберегая ребёнка внутри себя от этой ужасной боли. (Хотя, возможно, именно он и был виновником). Мгновение, и боль прошла так же внезапно, как и появилась.
— …Qu'est-ce que c'est? mon cher? — пристально вглядываясь в лицо внучки, произнесла бабушка.
— Да что-то кольнуло, — всё, также придерживая животик и прислушиваясь к себе, ответила Белла.
Боль утихла, и она улыбнулась бабушке.
— Прошло… Ложная тревога…
Но через двадцать минут всё повторилось, и ещё, и ещё…
Когда схватки начали повторяться с меньшими интервалами, и Белла менялась в лице до неузнаваемости, бабушка Александра не выдержала и позволила себе несмелое, но настойчивое предположение:
— Деточка, а не вызвать ли нам врача? Мне кажется, у нас преждевременные роды!
— Бабушка, может это аппендицит?
— Да, да, деточка, аппендицит! — не удержалась от иронической улыбки старушка, — восьмимесячный, Mon cher!
Боль продолжала нарастать и вскоре превратилась в одну ужасную, опоясывающую всё тело боль. Белла ходила, корчилась и ждала, когда акушерка, — толстая узбечка, — соизволит обратить на неё внимание. Но почему-то та не считала нужным тратить на роженицу своего драгоценного внимания — она бродила из одной пустой палаты в другую, что-то перекладывая и переставляя там, шумела инструментом и звуки железа разносились стальным эхом по родовому залу, при этом она нарочито не замечала ходившей за ней по пятам роженицы. Создав видимость работы — проведя «сложнейшие» манипуляции с инструментами, акушерка уселась за стол, подтянула к себе папку с бумагами, взяла ручку и, подняв большие, ленивые, как у коровы глаза, сказала:
— Имя твое, — произнесла по-русски, но с сильным узбекским акцентом.
— Белла, — бледными губами прошелестела роженица.
— Бичора! (с узбекского буквально: Бедняжка), — покачала головой акушерка, словно предчувствуя исход всего этого мероприятия, — Бичора!
Почти час она задавала вопросы. Белла, пытаясь не кричать от боли, отвечала, акушерка нехотя, никуда не спеша записывала. Когда долгая процедура приёма была закончена, акушерка с усилием оторвала от стула своё грузное тело и, перекатываясь, как утка, с ноги на ногу, отвела роженицу в палату. Указала на кровать коротеньким пальцем, коверкая слова, пробурчала:
Впервые — Дни (Париж). 1928. 18 марта. № 1362. Печатается впервые по этому изданию. Публикация Т. Красавченко.
Настоящая монография представляет собой биографическое исследование двух древних родов Ярославской области – Добронравиных и Головщиковых, породнившихся в 1898 году. Старая семейная фотография начала ХХ века, бережно хранимая потомками, вызвала у автора неподдельный интерес и желание узнать о жизненном пути изображённых на ней людей. Летопись удивительных, а иногда и трагических судеб разворачивается на фоне исторических событий Ярославского края на протяжении трёх столетий. В книгу вошли многочисленные архивные и печатные материалы, воспоминания родственников, фотографии, а также родословные схемы.
В 1915 г. немецкая подводная лодка торпедировала один из.крупнейших для того времени лайнеров , в результате чего погибло 1198 человек. Об обстановке на борту лайнера, действиях капитана судна и командира подводной лодки, о людях, оказавшихся в трагической ситуации, рассказывает эта книга. Она продолжает ставшую традиционной для издательства серию книг об авариях и катастрофах кораблей и судов. Для всех, кто интересуется историей судостроения и флота.
6 и 9 августа 1945 года японские города Хиросима и Нагасаки озарились светом тысячи солнц. Две ядерные бомбы, сброшенные на эти города, буквально стерли все живое на сотни километров вокруг этих городов. Именно тогда люди впервые задумались о том, что будет, если кто-то бросит бомбу в ответ. Что случится в результате глобального ядерного конфликта? Что произойдет с людьми, с планетой, останется ли жизнь на земле? А если останется, то что это будет за жизнь? Об истории создания ядерной бомбы, механизме действия ядерного оружия и ядерной зиме рассказывают лучшие физики мира.
Соединяя в себе, подобно древнему псалму, печаль и свет, книга признанного классика современной американской литературы Дениса Джонсона (1949–2017) рассказывает историю Роберта Грэйньера, отшельника поневоле, жизнь которого, охватив почти две трети ХХ века, прошла среди холмов, рек и железнодорожных путей Северного Айдахо. Это повесть о мире, в который, несмотря на переполняющие его страдания, то и дело прорывается надмирная красота: постичь, запечатлеть, выразить ее словами не под силу главному герою – ее может свидетельствовать лишь кто-то, свободный от помыслов и воспоминаний, от тревог и надежд, от речи, от самого языка.
В книге "Недуг бытия" Дмитрия Голубкова читатель встретится с именами известных русских поэтов — Е.Баратынского, А.Полежаева, М.Лермонтова.