В кругу Леонида Леонова. Из записок 1968-1988-х годов - [9]
А. ОВЧАРЕНКО: А может быть, это и помогало вам расти от книжки к книжке?
Л. ЛЕОНОВ: Это имело действие: я всегда стал застегиваться на все пуговицы, когда выходил на публику.
А. ОВЧАРЕНКО: Спасибо вам, Леонид Максимович, за обстоятельную и откровенную беседу, за мужество, с которым вы поддерживаете великое звание русского писателя.
ИЗ ЗАПИСОК
Годы 1968—1972
14 марта 1968 г.
Сегодня поехали в издательство «Наука» утверждать макет Полного собрания сочинений М. Горького.
— Вот и мой заместитель, — сказал обо мне Л. Леонов. — Ну, рад, что будем издавать Горького. Вы говорите, что я должен сделать доклад о нем. Мне очень трудно писать. Вы же знаете, что в последние годы своей жизни Горький относился ко мне холодно. Кто-то поссорил его со мной. Правда, он не послал своего отрицательного письма ко мне. Что-то его остановило. Я тяжело переживал разлад с человеком, которого боготворил. Я видел его после этого много раз во сне, вел бесконечный диалог с ним. А объясниться так и не пришлось. И сейчас мне очень трудно перебороть эту обиду, чтобы сказать максимально объективно об этом человеке-титане, но постараюсь.
Вошли в кабинет Самсонова. Рассмотрев проекты-макеты, Л. Леонов взъярился:
— Это вы так Горького хотите издавать? Неужели для него у вас не нашлось ни хорошей бумаги, ни хороших шрифтов, ни оригинального оформления? Нет, ныне люди разучились издавать книгу, оформлять ее. А надо же делать свое дело, оформлять книгу так, чтобы ее было радостно держать в руках, чтобы сам ее вид приобщал человека к искусству. Дайте больше воздуха, дайте шире поля, сделайте книгу достойной Горького...
И не надо на титул писать так много. Напишите просто, одно слово — Горький... Вы же так оформили, что выглядит том, как положение во гроб. Почетно, официально, а читать не хочется.
Выбрали наиболее приемлемый вариант. Договорились.
По дороге спрашивает, много ли я читаю современных писателей. Нет, говорю, не очень много.
— Почему?
— Писатели многие не владеют русским языком, нет настоящего языка.
— Я могу с вами сейчас говорить на настоящем мужицком, ярком, выразительном языке час, два, пять. Но когда я оказываюсь в деревне, заговорю с настоящим мужиком, он усмехается, молчит. Потом вкруг скажет одну косноязычную фразу, но она настолько своеобразна, выразительна, что все мои знания перед ней оказываются никуда не годными. Откуда эта сила народного языка? И как раскрыть его тайну?
А доклад — доклад я попробую написать. И попрошу вас принять участие в его предварительном обсуждении. Приглашу 2—3 человека. Не откажетесь?
5 октября 1968г.
Были у Н.А. Михайлова. Говорили о Полном собрании сочинений М. Горького. Л. Леонов резко высказался о существующих изданиях, их полиграфическом уровне. Одно собрание сочинений похоже на другое. Все у нас пошло на уравниловку. Всех издают одинаково. Так сказать, отпускают по килограмму за произведения. Но ведь не все писатели безлики... У нас на писателя смотрят как на человека от слова — писец. Вот смотрю на это грубо(гробо)-ватое оформление и думаю: «И ради этого я 70 лет стараюсь, не ведая ни сна, ни отдыха, без выходных? Ради того, чтобы мне потом выдали вот такой гроб?».
И еше:
— Меньше золота на титуле. Автограф дайте узлом, а не так размашисто. Ведь Горький — это сгусток энергии. И не старайтесь, как некоторые писатели на Новодевичьем. Увидишь постамент-монумент колоссальный, прочтешь: «Писатель N». И ахнешь, оказывается, какой громадный писатель жил рядом с тобой, а ты и не знал.
После встречи у министра, я сказал Л. Леонову, что в Японии, откуда я только что приехал, читают его. Он стал рассказывать о том, как писал «Барсуков», а потом спросил:
— А вы заметили, что там есть недоговоренное?
— Да. Это заметил не только я.
— А что в моих произведениях интересует японского читателя?
— Стремление разобраться в муках, болях, желаниях нашей эпохи в целом.
— Во время моего пребывания в США Артур Миллер сказал, что самое тяжелое в нашей профессии то, что мы не можем не думать о будущем, об устройстве мира, не можем не мучиться над разгадкой проблемы: как переделать мир. Мое положение еще труднее. Я знаю, что надо переделать весь мир заново. И я знаю, как его переделать. Но я не могу сказать об этом. У нас некому сказать об этом.
13 января 1969 г.
Сегодня я позвонил Л.М. и сказал, что пришел сигнал первого тома. Он пригласил прийти на ул. Горького, д. 54, кв. 44, но первый его вопрос меня ошеломил:
— Вы находите что-либо интересное в моих произведениях? Меня это очень мучает. Если бы мне дали деньги, чтобы кормить детей и внуков, я бы написал самую глубокую статью о Леонове, в которой бы обнажил все его промахи, наивности, целые главы, которыми прикрываются в его романах пустоты и зияния. Мне кажется, вот теперь я познал настоящие секреты мастерства, приемы внутренних связей, обязательных в подлинно художественном произведении. Сюжет — не лучшее средство внутренней связи. На чем строятся, по-вашему, мои произведения?
— Очень трудно отвечать на такие вопросы самому автору. Мы, критики, предпочитаем действовать из-за угла, стрелять из ружья с кривым дулом.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В начале семидесятых годов БССР облетело сенсационное сообщение: арестован председатель Оршанского райпотребсоюза М. 3. Борода. Сообщение привлекло к себе внимание еще и потому, что следствие по делу вели органы госбезопасности. Даже по тем незначительным известиям, что просачивались сквозь завесу таинственности (это совсем естественно, ибо было связано с секретной для того времени службой КГБ), "дело Бороды" приобрело нешуточные размеры. А поскольку известий тех явно не хватало, рождались слухи, выдумки, нередко фантастические.
В книге рассказывается о деятельности органов госбезопасности Магаданской области по борьбе с хищением золота. Вторая часть книги посвящена событиям Великой Отечественной войны, в том числе фронтовым страницам истории органов безопасности страны.
Повседневная жизнь первой семьи Соединенных Штатов для обычного человека остается тайной. Ее каждый день помогают хранить сотрудники Белого дома, которые всегда остаются в тени: дворецкие, горничные, швейцары, повара, флористы. Многие из них работают в резиденции поколениями. Они каждый день трудятся бок о бок с президентом – готовят ему завтрак, застилают постель и сопровождают от лифта к рабочему кабинету – и видят их такими, какие они есть на самом деле. Кейт Андерсен Брауэр взяла интервью у действующих и бывших сотрудников резиденции.
«Иногда на то, чтобы восстановить историческую справедливость, уходят десятилетия. Пострадавшие люди часто не доживают до этого момента, но их потомки продолжают верить и ждать, что однажды настанет особенный день, и правда будет раскрыта. И души их предков обретут покой…».
Не каждый московский дом имеет столь увлекательную биографию, как знаменитые Сандуновские бани, или в просторечии Сандуны. На первый взгляд кажется несовместимым соединение такого прозаического сооружения с упоминанием о высоком искусстве. Однако именно выдающаяся русская певица Елизавета Семеновна Сандунова «с голосом чистым, как хрусталь, и звонким, как золото» и ее муж Сила Николаевич, который «почитался первым комиком на русских сценах», с начала XIX в. были их владельцами. Бани, переменив ряд хозяев, удержали первоначальное название Сандуновских.
Предлагаемая вниманию советского читателя брошюра известного американского историка и публициста Герберта Аптекера, вышедшая в свет в Нью-Йорке в 1954 году, посвящена разоблачению тех представителей американской реакционной историографии, которые выступают под эгидой «Общества истории бизнеса», ведущего атаку на историческую науку с позиций «большого бизнеса», то есть монополистического капитала. В своем боевом разоблачительном памфлете, который издается на русском языке с незначительными сокращениями, Аптекер показывает, как монополии и их историки-«лауреаты» пытаются перекроить историю на свой лад.