В кругу Леонида Леонова. Из записок 1968-1988-х годов - [9]

А. ОВЧАРЕНКО: А может быть, это и помогало вам расти от книжки к книжке?

Л. ЛЕОНОВ: Это имело действие: я всегда стал застегиваться на все пуговицы, когда выходил на публику.

А. ОВЧАРЕНКО: Спасибо вам, Леонид Максимович, за обстоя­тельную и откровенную беседу, за мужество, с которым вы поддер­живаете великое звание русского писателя.

ИЗ ЗАПИСОК

Годы 1968—1972

14 марта 1968 г.

Сегодня поехали в издательство «Наука» утверждать макет Полно­го собрания сочинений М. Горького.

— Вот и мой заместитель, — сказал обо мне Л. Леонов. — Ну, рад, что будем издавать Горького. Вы говорите, что я должен сделать доклад о нем. Мне очень трудно писать. Вы же знаете, что в после­дние годы своей жизни Горький относился ко мне холодно. Кто-то поссорил его со мной. Правда, он не послал своего отрицательного письма ко мне. Что-то его остановило. Я тяжело переживал разлад с человеком, которого боготворил. Я видел его после этого много раз во сне, вел бесконечный диалог с ним. А объясниться так и не при­шлось. И сейчас мне очень трудно перебороть эту обиду, чтобы сказать максимально объективно об этом человеке-титане, но постараюсь.

Вошли в кабинет Самсонова. Рассмотрев проекты-макеты, Л. Ле­онов взъярился:

— Это вы так Горького хотите издавать? Неужели для него у вас не нашлось ни хорошей бумаги, ни хороших шрифтов, ни оригинально­го оформления? Нет, ныне люди разучились издавать книгу, оформ­лять ее. А надо же делать свое дело, оформлять книгу так, чтобы ее было радостно держать в руках, чтобы сам ее вид приобщал человека к искусству. Дайте больше воздуха, дайте шире поля, сделайте книгу достойной Горького...

И не надо на титул писать так много. Напишите просто, одно слово — Горький... Вы же так оформили, что выглядит том, как по­ложение во гроб. Почетно, официально, а читать не хочется.

Выбрали наиболее приемлемый вариант. Договорились.

По дороге спрашивает, много ли я читаю современных писателей. Нет, говорю, не очень много.

— Почему?

— Писатели многие не владеют русским языком, нет настоящего языка.

— Я могу с вами сейчас говорить на настоящем мужицком, ярком, выразительном языке час, два, пять. Но когда я оказываюсь в деревне, заговорю с настоящим мужиком, он усмехается, молчит. Потом вкруг скажет одну косноязычную фразу, но она настолько своеобразна, выразительна, что все мои знания перед ней оказыва­ются никуда не годными. Откуда эта сила народного языка? И как раскрыть его тайну?

А доклад — доклад я попробую написать. И попрошу вас принять участие в его предварительном обсуждении. Приглашу 2—3 человека. Не откажетесь?

5 октября 1968г.

Были у Н.А. Михайлова. Говорили о Полном собрании сочи­нений М. Горького. Л. Леонов резко высказался о существующих изданиях, их полиграфическом уровне. Одно собрание сочинений похоже на другое. Все у нас пошло на уравниловку. Всех издают одинаково. Так сказать, отпускают по килограмму за произведе­ния. Но ведь не все писатели безлики... У нас на писателя смотрят как на человека от слова — писец. Вот смотрю на это грубо(гробо)-ватое оформление и думаю: «И ради этого я 70 лет стараюсь, не ведая ни сна, ни отдыха, без выходных? Ради того, чтобы мне потом выдали вот такой гроб?».

И еше:

— Меньше золота на титуле. Автограф дайте узлом, а не так раз­машисто. Ведь Горький — это сгусток энергии. И не старайтесь, как некоторые писатели на Новодевичьем. Увидишь постамент-монумент колоссальный, прочтешь: «Писатель N». И ахнешь, оказывается, какой громадный писатель жил рядом с тобой, а ты и не знал.

После встречи у министра, я сказал Л. Леонову, что в Японии, откуда я только что приехал, читают его. Он стал рассказывать о том, как писал «Барсуков», а потом спросил:

— А вы заметили, что там есть недоговоренное?

— Да. Это заметил не только я.

— А что в моих произведениях интересует японского читателя?

— Стремление разобраться в муках, болях, желаниях нашей эпохи в целом.

— Во время моего пребывания в США Артур Миллер сказал, что самое тяжелое в нашей профессии то, что мы не можем не думать о будущем, об устройстве мира, не можем не мучиться над разгадкой проблемы: как переделать мир. Мое положение еще труднее. Я знаю, что надо переделать весь мир заново. И я знаю, как его переделать. Но я не могу сказать об этом. У нас некому сказать об этом.

13 января 1969 г.

Сегодня я позвонил Л.М. и сказал, что пришел сигнал первого тома. Он пригласил прийти на ул. Горького, д. 54, кв. 44, но первый его вопрос меня ошеломил:

— Вы находите что-либо интересное в моих произведениях? Меня это очень мучает. Если бы мне дали деньги, чтобы кормить детей и внуков, я бы написал самую глубокую статью о Леонове, в которой бы обнажил все его промахи, наивности, целые главы, которыми прикрываются в его романах пустоты и зияния. Мне кажется, вот теперь я познал настоящие секреты мастерства, приемы внутренних связей, обязательных в подлинно художественном произведении. Сюжет — не лучшее средство внутренней связи. На чем строятся, по-вашему, мои произведения?

— Очень трудно отвечать на такие вопросы самому автору. Мы, критики, предпочитаем действовать из-за угла, стрелять из ружья с кривым дулом.