В кругу Леонида Леонова. Из записок 1968-1988-х годов - [14]
Л.М. сказал:
— Прошу вас, завтра с утра пройдитесь еще раз по тексту, вычеркните всю пышную бутафорию, все неестественное, промойте как следует вату...
Только у меня в записной книжке осталось интервью в первозданном виде. Сравнивая это с газетой, можно судить о том, как Леонов ответственно относился к каждому написанному слову.
Угощал меня заливным поросенком, нахваливая блюдо. Затеял шутливый разговор, но, как всегда, быстро перевел его в русло серьезных раздумий. Говоря о том, что в мире плохо, что об этом надо бы кричать, чтобы народ не был в неведении, Леонов сказал:
— Солженицын, конечно, талантлив. Но раньше он был более талантлив, чем теперь. Разболтал свой талант в произведениях, написанных не без мелкого политиканства. Он кто по национальности? Не знаете? Что-то его усиленно защищают «те». С людьми других убеждений обычно они так не носятся.
Когда в 1946 г. я писал «Золотую карету», то ничего контрреволюционного в ней не было. Но мать Маленкова увидела в старухе, выходящей за молодого, намек на себя. Дальше — цепная реакция, которую заканчивала угрожающая фраза Жданова: «Пусть Леонов попробует только поставить свою пьесу...» Решил написать письмо с отказом от профессии русского писателя, но, оглянувшись на народ наш, его подвиг, не написал глупости... Русскому писателю не выстелят дорогу коврами, всегда найдут, за что ударить... Вспоминаю и гражданские годы — чего там не было пережито — как больной желтухой шел за тачанкой... но и мелодии революционных песен... Изымите из меня это — и меня не будет, как писателя и человека. И ведь все это заставляет любить свою землю такой мучительной и все же непреходящей любовью. Вот что должно быть в человеке. И это обязывает не только к искренности, но и к целомудрию, не позволяет повторять поступок бойкого библейского мальчишки. Когда же С. Аллилуева пишет о собственном отце то, что она пишет, это страшно... Может, я консерватор? Никто не может сказать, что я не хлебнул горя и страха от Сталина вволюшку...
Говорят, будто Солженицыну намекнули, что могут выслать, на что он ответил: «Это значит обречь меня на смерть!» Если он так сказал, то это многое значит.
Леонов устает от своих серьезных мыслей. По телевизору показывают цейлонского слона, лежащего в воде, Л.М. с завистью: «Вот как надо жить: ни тебе мыслей в голове, ни забот никаких, тебе интервью давать не надо. А тут как собака...»
Я засмеялся, вспомнив, как в первый раз приехал к Леонову на дачу в Переделкино. Небольшой рыжий пес неопределенной породы с лаем бросился в открытые ворота. Я приготовился обороняться, а он, не обращая на меня внимания, промчался мимо меня.
— Вы чему смеетесь?
Я рассказал.
— Вы это — с намеком? Нет? Шутите вы как-то своеобразно. А пса этого я купил щенком за 1,5 рубля. Он знает, что ничего не стоит.
Тут вмешался в разговор старый друг Л.М., заступившись за пса:
— Умница. Не бегает в ваш розарий.
Л.М., весело захохотав, сказал:
— Он не бегает, когда я дома. Но стоит мне на час отлучиться, мотается, как исступленный, по всей территории. Знаю я его, а все потому, что чистая цена ему полтора целковых.
12 декабря 1969 г.
Звонок Л.М. в 8 утра с просьбой о помощи:
— Рабочий из Бузулука прислал письмо. Вспоминает, что еще мальчишкой видел книгу Горького. На обложке нарисован человек, приникший ухом к земле. А в книге такие стихи...
Я знал это издание повести Горького «Трое», где герой Павел Грачев сочиняет стихи. Л.М. понравились они. Сказал, что рад ответить рабочему, и благодарил меня.
14 декабря 1969 г.
Из выступления на встрече с преподавателями в МОПИ
Леонов начал с того, что у нас в литературе пропала сортность, работа над художественной тканью. Этот недостаток часто заслоняется общественной важностью темы. В литературе меня интересует не погоня за последней формой, а то, как проступает рисунок из неизвестности.
Солженицын талантлив, но меня больше интересует не описание лагерной жизни. Важнее другое — как это могло образоваться в XX веке, почему, генезис. Какова причина подобных дел и поступков. Ведь никто не приказывал приносить страдание, звереть, терять человеческий облик, терзая других. Как могло это случиться?
Вопрос: Есть ли реальные прототипы у Евгении Ивановны?
— Я никогда не пользовался прототипами.
— Мышление затруднено сегодня... В «Золотой карете» переделан конец. Второй раз в жизни поддался гражданским мотивам, а художник должен оставаться художником.
Четвертый акт в «Нашествии» писал тоже под влиянием сообщений о Зое.
Вопрос: Как относитесь к традициям Мейерхольда?
— Я — против. Зритель ошеломлен и верит в искренность и честность этих приемов. Жизнь так сложна, что ее изобразить без выкрутас — гения не хватит. А новаторство — высокое звание, которое народ присуждает потом.
Вопрос: Какое влияние на ваше творчество имеет связь с читателем?
— Никакого. Я не знаю, что это такое. Я, например, не знаю до сих пор, дошло ли до читателей «Дороги на Океан» мое несколько ироническое отношение к будущему.
Вопрос: Отношение к факту, документу?
— Сомнительное. Нужна экстракция из факта, а не факт. Сам же факт может завести в такие трясины, из которых не вырвешься.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В начале семидесятых годов БССР облетело сенсационное сообщение: арестован председатель Оршанского райпотребсоюза М. 3. Борода. Сообщение привлекло к себе внимание еще и потому, что следствие по делу вели органы госбезопасности. Даже по тем незначительным известиям, что просачивались сквозь завесу таинственности (это совсем естественно, ибо было связано с секретной для того времени службой КГБ), "дело Бороды" приобрело нешуточные размеры. А поскольку известий тех явно не хватало, рождались слухи, выдумки, нередко фантастические.
В книге рассказывается о деятельности органов госбезопасности Магаданской области по борьбе с хищением золота. Вторая часть книги посвящена событиям Великой Отечественной войны, в том числе фронтовым страницам истории органов безопасности страны.
Повседневная жизнь первой семьи Соединенных Штатов для обычного человека остается тайной. Ее каждый день помогают хранить сотрудники Белого дома, которые всегда остаются в тени: дворецкие, горничные, швейцары, повара, флористы. Многие из них работают в резиденции поколениями. Они каждый день трудятся бок о бок с президентом – готовят ему завтрак, застилают постель и сопровождают от лифта к рабочему кабинету – и видят их такими, какие они есть на самом деле. Кейт Андерсен Брауэр взяла интервью у действующих и бывших сотрудников резиденции.
«Иногда на то, чтобы восстановить историческую справедливость, уходят десятилетия. Пострадавшие люди часто не доживают до этого момента, но их потомки продолжают верить и ждать, что однажды настанет особенный день, и правда будет раскрыта. И души их предков обретут покой…».
Не каждый московский дом имеет столь увлекательную биографию, как знаменитые Сандуновские бани, или в просторечии Сандуны. На первый взгляд кажется несовместимым соединение такого прозаического сооружения с упоминанием о высоком искусстве. Однако именно выдающаяся русская певица Елизавета Семеновна Сандунова «с голосом чистым, как хрусталь, и звонким, как золото» и ее муж Сила Николаевич, который «почитался первым комиком на русских сценах», с начала XIX в. были их владельцами. Бани, переменив ряд хозяев, удержали первоначальное название Сандуновских.
Предлагаемая вниманию советского читателя брошюра известного американского историка и публициста Герберта Аптекера, вышедшая в свет в Нью-Йорке в 1954 году, посвящена разоблачению тех представителей американской реакционной историографии, которые выступают под эгидой «Общества истории бизнеса», ведущего атаку на историческую науку с позиций «большого бизнеса», то есть монополистического капитала. В своем боевом разоблачительном памфлете, который издается на русском языке с незначительными сокращениями, Аптекер показывает, как монополии и их историки-«лауреаты» пытаются перекроить историю на свой лад.