В кругу Леонида Леонова. Из записок 1968-1988-х годов - [13]

Перешли к разговору о творчестве Леонова. Б. Сучков спросил:

— Л.М., вы составляете план романа, прежде чем начать его писать?

— Да, обязательно. То есть я, может быть, не пишу на бумаге, но я всегда его продумываю во всех его опорных точках. И всегда вижу «узлы», которые бросают отсветы на то, что написано уже, и на то, что будет. В большом романе легко заблудиться. Я могу графи­чески вычертить архитектонику любого своего произведения.

На мой вопрос он ответил, что не может писать роман «кусками», пишет последовательно, главу за главой. Завершив вчерне, делает бесчисленные вставки, переписывает все заново. С изматывающим напряжением подходит к тем фонтанирующим точкам, которые скрыты за стеной в углу и которые определяют внутреннюю энергию во всем произведении. И — «постоянно переписываю. Надо переписывать, а не перепечатывать. Глаз — барин, рука — труженица. Глаз может снисходительно пропустить строчки, сделанные и кое-как, а руки этого не допустят, то есть не станут переписывать сделанное кое-как, а начнут переделывать».

25 января 1969 г.

Л.М. спросил меня:

— Не кажется ли вам, что Горький всегда тщательно продумывал произведения от начала до конца так, что, например, прочтя первый акт «Вассы Железновой», вы можете с уверенностью сказать, чем закончится вся постройка?

Я ответил, что Ромен Роллан, едва ознакомившийся с первыми главами «Жизни Клима Самгииа», написал Горькому, что с неиз­бежной ясностью Самгину предстоит совершить предательство или полупредательство.

— Да что вы? А я после чтения первого акта «Вассы Железновой» сказал себе, что дальше все ясно. Но вот были у Г. моменты подлин­ного горения, волнения, когда он мучительно воевал со своими героями, когда они не поддавались ему, а он не осиливал их, они встава­ли, как живые. Я таких героев вижу в «На дне», в автобиографии...

У него не все равноценно... Правильно ли мы делаем, печатая теперь даже то, чего он сам не печатал? И зачем все тащить в собрание сочинений?

9 мая 1969 г.

Л.М. по телефону:

— Вы знаете, я весьма обеспокоен организацией каких-то мону­ментальных конференций в связи с моим 70-летием. Как вы думаете, если я направлю письмо с просьбой не устраивать шумихи, это не истолкуют как кокетство?

— Не советую вам. Мы великие мастера подчеркивать друг у друга недостатки, промахи. И очень неохотно говорим о находках, дости­жениях. В свое время все плохое было сказано о вас, вы испили до дна чашу сию. Теперь же позвольте, хотя бы с опозданием, сказать вам доброе. Конечно, будет немало елея, немало не от сердца. Пре­небрегите. Но пусть скажут и хорошее. Это нужно не только вам, но и нашей литературе, народу. Поэтому я просил Н. Потапова заказать хорошую статью о вас либо К. Федину...

— Нет, нет, только не ему... Человеку театральному, неискрен­нему...

— Он может написать и искренне... Но я назвал еще В. Чивили­хина, напечатавшего хорошую статью о вас в «Огоньке».

— В ней много неточностей...

— Да, но в ней есть более важное — неподдельная любовь к тому, о ком он рассказывает.

15 октября 1969 г.

Провел три часа с Л.М. на даче. Встретив, он сразу спросил:

— Не понимаю, что у нас происходит. Никакой дисциплины. Я думал, что после Хрущева дальше идти некуда. Оказалось, можно идти дальше. Что же это творится?

Я перевел разговор на литературу, рассказал о недавней поездке в Италию, о писателях.

— Мне кажется, что слишком увлекаются писателями, которые скользят по поверхности, подчеркивают печальные стороны нашей жизни. Между тем, мы накопили такой колоссальный духовный моральный фонд, с которым ничто несравнимо. Да, у нас был 1937-й год, был Сталин, и при всем при том наши духовные пси­хологические накопления стоят столько, что нам нечего отводить в сторону глаза. Пусть наверху не боятся вступать в прямой спор с противниками. Все, что сидят в отделе культуры ЦК, — туда ли направлен их ум, куда следует? Кто там — чего они стоят? Хотелось бы побеседовать.

Вспомнил в связи с чем-то о Симонове.

— Да, у него нет языка и нет умения строить характеры. Остальное все у него есть. Коновалов, «Былинка в поле»? Не читал. Вы знаете, нашим русским писателям недостает подлинного мастерства. Мне кажется, что я в кое-какие тайны проник, но я — не Горький. Я поражаюсь, когда он успевал читать и править. Я не успеваю. Но вот что можно было бы сделать. Собрать человек десять лучших писателей. Собрались бы у вас, а я к вам нечаянно пришел бы и побеседовал. Скажем, поговорил бы всесторонне о книге одного из них. Но так, что это и другим полезно. Только пусть они не знают, что это делается по моему желанию. Какой я в самом деле учитель? Но кое-что я могу им и подсказать.

14 ноября 1969 г.

Сегодня Л.М. и я на квартире у него давали интервью корреспон­дентке Елене Сергеевне Медведевой («Известия») по поводу Полного собрания сочинений Горького.

9 декабря 1969 г.

Пришел к Л.М., чтобы он внес исправление в интервью. Он дол­го отговаривался, потом начал правку, причитая: «Ну, кому это надо! Мало ли что по глупости наболтаю. А как записано! Длинными, со­всем не разговорными фразами. Неужто это я так говорил? Мог, мог!» Раза три бросал работу. Я вновь приневоливал его. Наконец первая часть была закончена. Дальше он все зачеркнул. После его правки я начал читать текст и вносить поправки уже своей рукой под его дик­товку. После долгих споров удалось согласовать и ответы на заключительные вопросы.