В краю молчаливого эха - [37]

— Эй, хозяева дома есть! — зычно прокричал северянин, входя в подворье.

Здесь мирно бродили куры. Откуда-то вылез лохматый старый пёс. Он лениво потянулся и затем побежал обнюхивать гостей, а именно Семёна, поскольку тот оказался ближе всех к собаке. Прутик, было, попятился, но тут же себя остановил, мол, негоже человеку какой-то твари блохастой бояться. Пёс сделал несколько шагов, радостно виляя хвостом, но тут он заметил Бора.

Собака застыла в лёгком ступоре, а потом понурив голову, засеменила назад в свой закуток.

«Даже животные его опасаются, — заметил про себя Прутик. — Вот уж действительно, странность какая».

Возле одного здания, судя по всему являющегося мастерской, лежала целая гора глины, уже очищенной от корешков, веточек, камней и прочего мусора. Вход внутрь помещения был невысокий, дверь хлипенькая. Первосвет, обогнавший всех своих товарищей, резко остановился и с каким-то удивлением стал глядеть на проём, словно оценивая, протолкнётся он тут или нет.

Из трубы над крышей стелился густой чёрный дым. Ветер подхватывал его и уносил в сторону домашнего виноградника.

— Для обжига посуды здесь применяют граб, — сказал Семён, кивая на целую стену пиленых поленьев. Они были аккуратно сложены недалеко от колодца. — Отсюда и название керамики.

Бор остановился, поглядел на дрова, потом на Прутика, и вдруг потянул носом воздух.

Тут скрипнула дверь и из темного нутра немаленькой гончарной мастерской выглянула крупная голова.

— Добрый день! — поторопился поздороваться Первосвет. Он стоял ближе всех.

Дверь раскрылась полностью и гости увидели хозяина. Это был полненький коротконогий человек с длинными черными усами, доходящими до груди, одетый в широкий кожаный фартук. У него было сморщенная потемневшая со временем кожа, сухие жилистые ладони. Семёну вдруг подумалось, будто это своего рода отпечаток ремесла, приведший к тому, что человек перед ними стал сам чем-то напоминать кусок высохшей глины. Позади него Прутик увидел раскаленный зев приземистой кирпичной печи, а ещё чуть в стороне полки, которые до самого потолка были заставлены знаменитой грабовской посудой.

— Вы ко мне? — с сильным акцентом спрашивал хозяин.

— А вы и есть Буза? — выступил вперёд Бор.

Гончар неспешно вышел из мастерской, а следом за ним показалось ещё трое человек разного возраста. Очевидно, помощники.

— Да… то аз эсте! Цова бы требля? — он почему-то перешёл на своё наречие.

Северянин нервно закусил верхнюю губу и повернулся к Семёну. Тот сразу сообразил, что от него требуется:

— Он спрашивает, мол, чего нам надобно?

Бор сощурился, и несколько по-иному (как показалось Семёну), глянул на него. Может, даже с каким-то уважением. Лёгкий кивок головы, как бы говорящий: «Ну, Прутик, давай, смелей». И тот зачирикал:

— Да рэцимо, вы хочатсе вьязыть ижделки у прэдграду? (Говорят, вы хотите отвезти свои изделия в слободку?) Пут той неварна. (Дорога опасная). Намо рэкли, надто жи вас ёсци потрэба за зашчитом. (Нам рассказали, что у вас есть необходимость в охране.)

Буза широко улыбнулся. Было не понятно, что его так развеселило: то ли акцент Семёна, то ли «подготовленность» гостей.

— Да, — закивал головой хозяин, переходя на канийский, — мы собирались отвезти в слободку у замка Валиров кое-что из своих ижделков.

— Слышал, вы отличный мастер, — заметил Бор. — Это же ваше клеймо: виноградная гроздь?

— Моё! — подбоченился Буза. — А что?

— Я видел вашу посуду в дорогих лавках Новограда.

— И что? Берут?

— Конечно, — улыбнулся Бор. Мягко улыбнулся, примиряюще.

Грабская посуда. Это была особая разновидность керамики. По-простому её называли задымленной, «седой», закуренной. А всё от того, что она была чёрного цвета. И дело не только в глине, вернее, смеси разных глин, а в технике изготовления, секрет которых был известен только гончарам из Погостовой Ямы.

— Вот что… посуду я продал.

— Уже? И кому?

— Ярославе, дочке покойного Спиридона Глебова. Она купила у меня достаточно всяких штучек… А вообще Ярослава давно собирается отправиться в Удел Валиров.

Бор чуток улыбнулся и поблагодарил мастера за информацию.

Едва он вышел на улицу, как не преминул заметить своим товарищам:

— Смотрю, наша поездка в Старую слободку начинает напоминать игру: «Пойди, найди».

Первосвет громко захохотал.

Через полчаса удалось найти дом Глебовой. Ярослава оказалась относительно молодой женщиной. Она как раз стояла у себя на пороге и отдавал какие-то приказы работникам.

Завидев вошедших гостей, она тут же замолчала и пристально стала вглядываться, в особенности в Бора. Тот учтиво поздоровался, представился и приблизился к ней.

Несколько минут он пояснял кто такой и зачем пожаловал. Всё это время Глебова несколько напряжённо покусывала губы, но, наконец, уловив суть разговора, позволила себе немного расслабиться.

— Я подумала, что вы от Лыкова, — откашлявшись, проговорила она.

Первосвет перехватил взгляд Ярославы. Она хоть и продолжала вести разговор с Бором, но периодически как-то по особенному поглядывала на гиганта.

Так ему сейчас казалось… или хотелось… Первосвет не мог пока понять, что происходит, но знал точно — Глебова ему импонировала.