В конце они оба умрут - [58]

– Я же выиграл, да? – говорю я.

– По-моему, ничья, – говорит он.

– Переиграем?

– Нет уж, спасибо. Готов поклясться: пока мы падали, вся жизнь пронеслась у меня перед глазами.

Я улыбаюсь.

– Хочу сказать тебе кое-что начистоту, Матео. – Я часто называю его по имени, хотя, очевидно, обращаюсь именно к нему, просто имя такое клевое – ну серьезно — Матео. – Последние несколько месяцев были чистым мучением. Я уже безо всяких звонков чувствовал, что жизнь моя на исходе. Бывали дни, когда я уверял себя, что смогу доказать погрешимость Отдела Смерти и спрыгнуть в реку вместе с великом. Но кроме страха я сейчас испытываю огромную злость, ведь у меня в жизни уже столького не будет. Времени… И всего прочего, к примеру…

– Ты же не собираешься прикончить себя сегодня, так? – спрашивает Матео.

– Сам себя я не трону, обещаю. Не хочу, чтобы все заканчивалось. Только, пожалуйста, прошу, не умирай раньше меня. Я не хочу этого видеть.

– Только если пообещаешь мне то же самое.

– Мы не можем пообещать это оба.

– Тогда я обещать не стану, – пожимает плечами Матео. – Я не хочу, чтобы ты видел, как я умру, но и смотреть, как умираешь ты, я тоже не хочу.

– Ужас какой. Ты действительно готов прослыть Обреченным, который отказал другому Обреченному в его предсмертном желании?

– Я не стану обещать, что заставлю себя смотреть, как ты умираешь. Ты мой Последний друг, это меня уничтожит.

– Ты не заслуживаешь смерти, Матео.

– Думаю, никто ее не заслуживает.

– Кроме серийных убийц, да?

Он не отвечает, наверняка думая, что мне его ответ не понравится. Но если так, то я тем более прав: Матео не заслуживает смерти.

Гандбольный мяч с отскока летит к нам, и Матео подрывается его поймать. Следом уже бежит один из игроков, но Матео его опережает и бросает ему мяч.

– Спасибо, – отвечает парень.

Он очень бледен, как будто почти никогда не выходит из дома. Какую дерьмовую ненастную погодку он выбрал для того, чтобы погонять мяч. Ему, кажется, лет девятнадцать-двадцать, но не исключено, что он и нашего возраста.

– Не за что, – говорит Матео.

Паренек собирается было уйти, как вдруг замечает мой велосипед.

– Класс! Это же Trek?

– Да. Покупал для соревнований на пересеченной местности. У тебя такой же?

– Мой сломался. Тормоза стали отказывать, и крепление на сиденье слетело. Куплю себе новый, когда найду работу, за которую платят больше восьми баксов в час.

– Возьми мой, – говорю я. Я могу это сделать. Я иду к своему велику, который однажды провез меня через адскую гонку и помогал добраться всюду, куда я только хотел, и качу его навстречу этому парнишке. – Сегодня твой счастливый день, серьезно. Мой друг не хочет, чтобы я на нем ездил, так что можешь забирать.

– Ты серьезно?

– Уверен? – спрашивает Матео.

Я киваю.

– Он твой, – говорю я парню. – Попробуй прокатись. Я все равно скоро перееду и взять его с собой не смогу.

Парень перебрасывает мяч друзьям, которые все это время зовут его вернуться в игру. Он садится на велик и переключает скорости.

– Погоди. Ты же его ни у кого не спер?

– Не-а.

– Или он неисправный? Ты не поэтому от него отказываешься?

– Он исправен. Слушай, он тебе нужен или нет?

– Да-да, все норм. Может, я тебе хоть сколько-то заплачу?

Я качаю головой.

– Все норм, – эхом отзываюсь я.

Матео отдает парню шлем, но он не сразу его надевает и уезжает к своим друзьям. Я достаю телефон и несколько раз щелкаю, как он едет на моем велике, привстав на педалях спиной ко мне, а его друзья на фоне играют в гандбол. Это шикарный портрет детей – немного старше меня, но все же детей, не цепляйтесь к словам, – слишком молодых, чтобы беспокоиться о такой хрени, как предупреждение Отдела Смерти. Они знают, что их день закончится так же, как обычно.

– Хороший ход, – говорит Матео.

– Я успел прокатиться в последний раз. Я доволен. – Я делаю и другие фотографии: игра в гандбол в самом разгаре, турники, на которых мы играли в Гладиатора, высокая желтая горка, качели. – Пойдем.

Я едва не возвращаюсь за великом, но потом вспоминаю, что только что его отдал. Мне становится легче, как будто у моей тени закончился рабочий день и она ушла прочь, показав рукой знак мира. Матео идет за мной к качелям.

– Ты говорил, что приходил сюда с папой, да? Называть облака и все такое? Давай покачаемся.

Матео садится на качели, хватается за цепи мертвой хваткой (я-то знаю), делает несколько шагов назад – и летит вперед. Кажется, что ногами он может повалить здание. Я фотографирую его, а потом сажусь на соседние качели, зажав цепи локтями, и умудряюсь сделать еще несколько фотографий. Риск и для меня, и для телефона (да знаю, знаю), но после четырех смазанных кадров пятый получается четким. Матео показывает пальцем на темные дождевые облака, и меня до печенок пронзает ощущение, что я проживаю этот момент с человеком, который совсем не заслуживает смерти.

Скоро снова пойдет дождь, но сейчас мы качаемся туда-сюда, и мне интересно, думает ли Матео о том, что если мы, два Обреченных, качаемся на качелях друг рядом с другом, то вся конструкция может рухнуть и убить нас? А может, мы раскачаемся до таких высот, что буквально вылетим с сидений и умрем при падении? Но я чувствую себя в безопасности.