В коммандо - [10]

Перед войной англичане имели обыкновение говорить, что будут сражаться с нами нашим же способом, из-за скал и камней; но они забыли, что, как только офицер, которому самому требуется найти укрытие, не в состоянии видеть своих людей, те становятся слишком трусливыми, чтобы поднять голову из-за камней, потому что они не сражаются за свою независимость. В таких положениях, как сложилось при Селикатснеке, мы, безусловно, их превосходили.

Чтобы выманить хаки из-за скал, один из наших подобрался к ним так близко, как смог, и прицелился в них. Тогда некоторые из них бросили оружие и подняли руки. Другие сдались более спокойно. Таким образом он иногда заставлял сдаться пять-шесть человек, причем в него никто не делал ни единого выстрела. С белого копье на него сыпался ливень пуль, но, поскольку он двигался быстро и непредсказуемо, прицелиться в него не могли. Один из сдавшихся хаки сказал, что лучше быть пленным, чем покойником. Другой сказал: «Подумать только, я в руках буров! Что скажет моя бедная мать!?»

Тем временем артиллеристы получили сообщение капитана и прекратили обстреливать утес, который мы хотели штурмовать. Поскольку было уже поздно и не было никакого другого средства, один из наших побежал вперед, насколько смог, используя каждое прикрытие, в то время как остальные продолжали стрелять по белому копье, чтобы препятствовать врагу целиться в него. За этим утесом хаки было немного, и они по нему не стреляли. Остальные поочередно пошли туда же, при этом оставшиеся продолжали обстреливать копье, чтобы их прикрыть.

Нескольких сдавшихся хаки мы сперва разоружили, а потом позволили им поискать укрытие от пуль своих же товарищей. С этой позиции был виден тыл врага. На узкой дороге, примерно в 150 шагах от нас, стоял фургон с боеприпасами, в который были запряжены отличные лошади. Дорога была такой узкой, что развернуться и уехать фургон не мог. Несколько хаки, показавшиеся рядом с фургоном, были немедленно подстрелены. Немного дальше стоял санитарный фургон, видно было, как оттуда выносят пустые носилки и снова заносят их с ранеными. Я увидел человека, который спускался рядом с носилками, и указал на него моему брату, потому что сразу понял, что он не случайно там оказался. Я был прав. Скрывшись за фургоном, он исчез в ущелье, ведущем в долину. Мой брат, который занимал на утесе более высокую позицию, чем я, не смог в него попасть, потому что тот появился только на мгновение. Скорее всего, это был курьер, который отправился в Коммандонек, чтобы предупредить стоявший там отряд о том, что придется отступить.

На некотором расстоянии мы заметили несколько лошадей, а еще дальше – несколько небольших палаток, которые и составляли английский лагерь. Мы продолжали вести обстрел, но враг на холме имел хорошее укрытие и держался упорно. На некоторое время стрельба со стен ущелья прекратилась, и мы, в темной тени между высокими горами, почувствовали себя брошенными – только на мгновение, потому что знали, что быть этого не может! Эту партию мы выиграли.

Солнце заходило, и мы понимали, что если не вынудить врага сложить оружие, в темноте он сможет скрыться. Была еще одна позиция, которую необходимо было захватить – последний утес, к которому отступило большинство врагов с занятой нами позиции. Поэтому один из наших, пока шестеро оставшихся обстреливали холм, подобрался к скале, которая была в двадцати пяти шагах, на полпути к последнему утесу. Стрельба со стороны врага и наших бюргеров, которыми командовал Котце, была настолько интенсивной, что он только чудом добрался до этой скалы. Там он лежал, глядя на утес, который оставался без прикрытия. Это был самый критический момент.

К счастью, он почти сразу услышал, крик одного из своих товарищей, ван Залча: «Белый флаг! Привет тебе, белый флаг!», и увидел, как они спускаются со склонов. Он пролежал еще немного, чтобы убедиться в том, что не ошибся, а потом встал и спокойно пошел к последнему утесу, где сдалось много хаки, и спустился вместе с ними. Теперь там собрались и все остальные буры, чтобы успеть в наступающих сумерках разоружить врага и взять трофеи. В своем рвении взять все, что можно, они позволили убежать английскому командиру – майору Скобелю.

Поскольку я прибыл на поле битвы довольно поздно, то не могу ничего сказать о том, как де ла Рей разместил своих людей, не знаю также и того, сколько человек убитыми и ранеными потеряли англичане и сколько стоила нам наша победа. Я никогда не видел никаких официальных сообщений об этом сражении. Фельдкорнет ван Залч, который с коммандантом Бошоффом увел пленных к Мачадодорпу, ( в данный момент находится в плену вместе со мной), сказал мне, что в плен были взяты три офицера – полковник Робертс и лейтенанты Дэвис и Лайал – и 210 рядовых Линкольнширского полка, а четыре группы Серых Шотландцев рано утром смогли убежать, прихватив два орудия. Наши потери убитыми и ранеными не превышали тринадцати или четырнадцати человек. Враг оказал упорное сопротивление, о чем говорило большое количество убиты и раненых, оставшихся на поле сражения. Из нашей группы в семь человек, которые и вынудили врага сдаться, зайдя к нему в тыл, никто не пострадал, хотя мы были атакующей стороной. Говорили, что сдавшиеся англичане, которых оставили на утесе, просидели там всю ночь, а утром спустились с белыми флагами, сделанными из бинтов из индивидуальных пакетов, привязанных к прутьям.