В гостях у Джейн Остин. Биография сквозь призму быта - [144]

Жизнь на Коттедж-стрит была очень тихой. Джейн практически не покидала дом и, подобно Фанни Прайс, «надеялась на письма», чтобы узнать о событиях в жизни родственников. Она была довольна жильем, хотя домик в центре города совсем не походил на просторный особняк сельского священника, где она родилась. Он напоминал родной дом Фанни Прайс в Портсмуте, с такой крохотной гостиной, что «сперва она приняла ее за проходную комнату по дороге в другую, получше». «Дом был невелик, стены тонкие, казалось, вся эта суматоха совсем рядом… и она не знала, как это вынести».

Но смирение побудило Джейн заменить «крохотный» на «аккуратный». «У нас аккуратная гостиная», – писала она о комнате на первом этаже с надставным эркером, выходящим в сад доктора Габелла. Доктор Габелл был директором Винчестерского колледжа, в который Джеймс Остин определил своего сына, Джеймса Эдварда. В 1902 году Констанс Хилл посетила гостиную сестер, где «белые муслиновые занавески и горшки с яркими цветами на окне» создавали «бодрую» атмосферу. «Мы представляли, как мисс Остин сидит у окна и пишет, – продолжала она. – Смотрит сквозь окруженный высокими стенами сад с раскачивающимися от ветра деревьями на красные крыши домов и возвышающуюся над ними серую громаду собора». Выйдя из дома и свернув направо, Кассандра буквально через минуту попадала на заливной луг, осенние туманы которого вдохновили Китса на слова о «поре туманов и плодоношенья», когда он в 1819 году побывал в этих местах. Если повернуть налево, то через несколько шагов попадаешь в книжную лавку Джона Бердена (книжный магазин сохранился до сих пор), которому когда-то покровительствовал мистер Остин.

Кассандра сохранила для нас мнение Джейн о соборе: это было «здание, которым Джейн восхищалась». В то же время собор словно заснул. В эпоху Регентства население Винчестера росло, хотя город и не вернул себе былой славы одного из первых городов Британии в саксонские времена. Крипта собора теперь использовалась как винный погреб, а средневековый замок в нескольких шагах от дома Джейн и Кассандры на Колледж-стрит превратился в неофициальную каменоломню. Численность прихожан собора уменьшалась, что отражало общий упадок англиканской церкви. Радикал Уильям Коббет, который в 1830 году присутствовал на воскресной службе в этом соборе, вмещавшем больше тысячи человек, обнаружил себя в обществе всего лишь «пятнадцати женщин и четырех мужчин! Боже милосердный!».

Для сестер собор был одним из достоинств жилища на Колледж-стрит, но тесные комнатки дома стали для них, вне всякого сомнения, серьезным разочарованием. Впоследствии в этом здании располагалась известная кондитерская. Жизнь Джейн была похожа на ту, что предсказывал автор печальной книги «Старые девы»: «Проведя веселые годы юности в удобном поместье богатого отца, она вынуждена довольствоваться тесным жилищем в маленьком городке, с одной служанкой».

Образ жизни сестер в эти несколько недель вызывает в памяти мисс Бейтс из «Эммы», с ее мелкими домашними заботами. Во время разговора болтливая мисс Бейтс, «прервав себя на полуслове, помчится к старенькой юбке своей матушки. Не такая уж она, кстати, и старенькая, эта юбка – она еще послужит, – да и вообще, она рада отметить, юбки у них в семье прочны на удивленье».

В один из дней, проведенных в Винчестере, Джейн пишет последнее из ее сохранившихся писем. По меткому выражению критика Кэрол Хоулихен Флинн, в этом письме Джейн сама почти становится мисс Бейтс. Она пишет о каких-то знакомых, «добродушных и обходительных», но в то же время отмечает их неумение одеваться и выражает надежду, что они будут придерживаться новой моды на «более длинные юбки, чем в прошлом году». Это в буквальном смысле последние слова ее последнего письма – о юбках! Таков характер всех писем Джейн из Винчестера: домашних, наполненных мелкими подробностями, приземленных. Но в них можно усмотреть намек на то, насколько важны для нее эти незначительные детали. Они не ускользали от ее внимания – и от нашего тоже.

Джейн с сестрой были близки как никогда, и «их сестринскую любовь друг к другу вряд ли можно переоценить». «Я стольким обязана ей, – восклицала Джейн, – и трепетной любви всей моей милой семьи!» Она признавалась, что «может лишь плакать и еще и еще молить Бога, чтобы он благословил их». В те далекие дни, когда Джейн была здорова, она писала, что «это жестокий мир, каждый сам за себя, и я не жду добра от других». Но с приближением конца она, подобно многим людям, столкнулась с неожиданными проявлениями милосердия.

6 июня в Винчестер, на Колледж-стрит, приехала Мэри Остин, чтобы помочь ухаживать за Джейн. Та самая Мэри, которую все эти годы Джейн не слишком привечала. Но все знали, что в трудную минуту на нее можно положиться, и теперь она приехала, чтобы «немного подбодрить их и взять на себя часть забот».

Наконец Мэри и Джейн примирились. 9 июня Джейн стало гораздо хуже: «Мистер Лайфорд думал, что конец близок, и она сама считала, что умирает». Убежденная в этом, она «сказала тем, кто ее окружал, все, что хотела», в том числе произнесла такие слова: «Ты всегда была для меня доброй сестрой, Мэри». В трудные для Джейн времена «доброжелательность никогда ей не изменяла; она была деликатной и благодарной всем, кто за ней ухаживал».