В гору - [185]

Да, не сразу он пришел к этому заключению. Некоторое время после решительного разговора он наивно полагал, что Мирдза хотела лишь подразнить его, сердясь за старомодное сватовство. Он ждал, что она сама придет и радостным своим смехом развеет недоразумение, казавшееся тогда столь незначительным. Но Мирдза не давала о себе знать. Потом ему казалось, что Мирдза считает неудобным прийти в «Лидумы» из-за его матери, которая, как старый человек, возможно, обиделась. Временами ему чудилось — Мирдза ждет его в роще, а если и не ждет, то воспоминания тянут ее в тот лесок, где они однажды случайно встретились. Но Мирдза не ждала — одиноко прохаживался он по осенней тропинке взад и вперед, пока не становился сам себе смешным.

Затем он на некоторое время упорно замкнулся в себе. Мирдза ведь сказала: «Хоть показал бы характер». Он может показать — не будет выходить из дому, не будет говорить почти ни слова с матерью, на которую взвалил большую часть вины за размолвку с Мирдзой.

Но и упрямство не перекинуло мостика через пропасть, которая между ним и Мирдзой все расширялась. Мирдза продолжала идти своей дорогой. Иногда он издали видел ее вместе с молодежью на работах. И незаметно в нем пробудилось желание познакомиться с тем миром, в котором жили, как в своем доме, Мирдза, ее отец, комсомольцы и партийцы, виденные им на фронте. Он приобрел книги — те самые, что видел у Озолов, и принялся читать.

Постепенно перед ним открылись иные горизонты, а все старое он увидел в другом свете. Он стыдился своей замкнутости, оторванности от людей, жалел, что не послушался призыва Мирдзы, не вступил в комсомол. И все же он долго не был в силах преодолеть себя, заставить отказаться от своего отшельничества, ждал, пока ему кто-нибудь протянет руку. Это могла быть не Мирдзина рука — время уже вылечило его, по крайней мере, так ему казалось.

Настал праздник Победы. Эриком овладело столь сильное желание быть среди людей, слушать разговоры, смех, почувствовать свою молодость, что он сбросил маску упрямства и пошел на коннопрокатный пункт, где лицом к лицу встретился с Мирдзой. И хотя ему казалось, что от волнения у него сердце выскочит из груди, он нашел в себе достаточно сил, чтобы быть сдержанным, поздороваться и, соблюдая правила приличия, ждать, пока Мирдза первая подаст руку. Но она, смутившись, не подала руки. Потом она танцевала с Упмалисом, порозовевшая и радостная. Некоторое время Эрик, танцуя с Яниной, глазами следил за Мирдзой и проверял себя: неужели он все еще так же влюблен, как и раньше. И, удивленный, заметил — нет теперь тех бурных чувств, что раньше влекли его к Мирдзе.

Так из его воображения ушла Мирдза — любимая девушка и невеста. Осталось уважение к ее деятельности, к ее горячности в работе и жажде к образованию. Эта жажда была свойственна и Янине, с которой он разговаривал и танцевал весь тот вечер. Эта жажда передалась и ему. От кого — от Мирдзы или Янины, — он не мог сказать. Ведь Янину он встретил уже после того, как на него повлияла Мирдза.

Но почему Мирдза, не зная его, нынешнего Эрика, так плохо отозвалась о нем? Видимо потому, что не знала о переменах, происшедших в нем, и слишком болезненно разочаровалась в прежнем Эрике. Так что же — заупрямиться еще раз и не пойти в артель? Или — вступить из упрямства?

Нет, он не может заупрямиться ни так, ни иначе. Ему стало тесно в своем доме, на своем клочке земли, богобоязненность матери и ее устарелые взгляды душат его, но он еще не в силах переубедить мать, слишком раздраженно и нетерпеливо воспринимает каждую ее косную мысль и суждение. Сколько раз они говорили о колхозе; убеждая мать, он изучил устав артели, повторял все слышанное от Озола и Рендниека, но она не пошла дальше старой, кем-то вдолбленной ей мудрости: «своя рубашка ближе к телу». Сегодня же вечером надо сказать ей определенно и окончательно: она может делать со своей землей, что хочет, но он вступит в колхоз. Так решил и старший брат Ян.

— Да, я вступлю! Твое пророчество, Мирдза, не сбудется.

28 В ГОРУ

В одно январское утро можно было видеть, как по направлению к исполкому шагали и ехали крестьяне ближнего конца волости. Догнав одного из пешеходов, седок осадил лошадь и крикнул:

— Садись, теперь ведь это и твоя лошадка! — и оба рассмеялись.

Молодежь разукрасила зал, как в большой праздник. И настроение у собравшихся было приподнятое, праздничное. Людям не сиделось на месте, они выходили в соседнюю комнату, в коридор — обсудить последние практические вопросы.

На собрание по случаю организации колхоза приехали Рендниек и представитель министерства сельского хозяйства республики.

Незадолго до начала еще одна повозка остановилась у исполкома. Это приехала семья Лидумов — мать и оба сына.

Мирдза увидела их через окно, но не сразу сообразила, зачем они приехали, подумала, по какому-нибудь делу.

Но когда распахнулась дверь зала и они вошли втроем — двое парней с серьезными, решительными лицами и мать, словно бы уставшая и ни на кого не глядя, — Мирдзе стало ясно, что Лидумы решили присоединиться к соседям. Мирдза не осмелилась посмотреть Эрику в глаза, стыдясь своего опрометчивого суждения, высказанного отцу, — она знала, что он передал ее слова Эрику.