В горах северного Прибайкалья - [17]

Несколько капель крови мы нашли на хвое, но дальше не удавалось обнаружить никаких следов. Мы безуспешно потеряли на поиски около часа. Склон здесь был очень крутым, а заросли стланика совершенно непроходимы. Вскоре мы выбились из сил. И вдруг, когда надежда готова была оставить нас, мы увидели его между двумя большими камнями в густом стланике, на дне неглубокого понижения.

Перед нами лежал довольно крупный, но очень светлый медведь-самец. Несмотря на почти полную линьку, шерсть на нем была высокой и густой. Одно ухо зверя было разорвано вдоль до самого основания — след жестокой драки со своими сородичами. Лапы — очень большие, с крепкими загнутыми когтями и толстой кожей на подошве; длинные загнутые клыки, которые от времени стали совершенно желтыми. В длину медведь имел около двух метров и весил около двухсот килограммов.

КОШМАРНЫЙ ДЕНЬ

Ночь мы снова провели нелегко, но новый день, 5 августа, стал одним из самых невыносимых дней ульканского похода. Утро встретило нас сплошным серым туманом. Тяжелые стратусы, плотно прижимаясь к горам, ползли вдоль долин и распадков, и мы оказались в самой их отвратительной гуще. Простым глазом были хорошо видны пролетавшие мимо нас капли воды величиной с булавочную головку. Они мчались туда, куда их гнал ветер. Но с ветром происходило что-то совершенно невозможное — он метался от куста к кусту, мгновенно менял направление.

Костер удалось разжечь с огромным трудом, но сидеть у него было настоящей пыткой. Ветер гнал дым куда-то на юг, мешая его с туманом. Внезапно ветер менял направление и дул в прямо противоположную сторону, и тех, кто не успевал отскакивать и отворачиваться, он обдавал дымом, огнем и искрами, завивая на бороде и усах желтые колечки. Мы задыхались в дыму, опалили ресницы, брови. В сотый раз мы пересаживались у костра, пытаясь приноровиться к ветру, но он неожиданно снова менялся. Глаза выедало дымом, они беспрерывно болезненно слезились. Отойти от костра не было никакой возможности — все были насквозь мокрыми и вдали от костра сразу начинали дрожать от холода.

В полдень облака поднялись выше, капли, носившиеся вокруг нас, становились все меньше и вскоре сделались почти незаметными. Пошел дождь. Он не прекращался пи на минуту до следующего утра. Все предыдущие ночи мы спали всего по три-четыре часа, но эта ночь была настоящим адом. Мы дрожали не переставая, как в тяжелой лихорадке. Особенно сильно стонал Хатабыч, который когда-то попал под поезд и у которого было несколько очень болезненных переломов.

ЗДРАВСТВУЙ, РОДНОЕ MOPE!

Утром при первых проблесках рассвета Хатабыч выполз из палатки и попытался разжечь костер. Дождь перестал. Было пасмурно; как и в предыдущие дни, по горам ползли черно-серые стратусы, но вскоре появилась надежда на улучшение погоды. Далеко над Байкалом среди сплошных туч снова показались яркие голубые пятна. Но наше терпение и силы окончательно истощились.

— Проклятье, — прохрипел Велижанин, — я больше не верю этим голубым лжецам.

— К черту, — подтвердил Хатабыч.

Мы решили немедленно свертывать палатку и двигаться к базовому лагерю.

В семь часов утра тронулись в обратный путь. Вдали на востоке, там, где лежал Байкал, все шире и шире расплывались голубые пятна, чистые и яркие, как бирюза. Утомленные многими бессонными ночами, холодом и трудными переходами, мы медленно поднимались на перевал, с трудом переставляя ноги. После дождей повсюду появились маленькие озерки и большие лужи, но не было ни сил, ни смысла их обходить. Местами шли почти по пояс в воде.

С перевала стал виден Байкал. На озере стоял полнейший штиль; небо над ним было сплошь голубым.

Через несколько часов у слияния истоков реки Хибелена мы уже отдыхали и сушились вокруг жаркого костра под горячим солнцем. Погода становилась великолепной, настроение стремительно улучшалось.

Я решил собрать к чаю немного кислицы. Менее чем за десять минут набрал целый котелок красной смородины, но с того же куста можно было вполне снять еще ведра два ягод. Такому урожаю позавидовал бы любой садовый сорт.

В долине реки было огромное количество черной смородины, и нам за все время скитаний по Байкальскому хребту не пришлось найти второго такого места.

В этом году был большой урожай черной смородины. Ягоды очень крупные — полтора-два сантиметра в диаметре. Среди зарослей мы нашли много кустов смородины с крупными зеленовато-желтыми ягодами, оказавшимися уже совсем спелыми и более вкусными, чем черные ягоды.

Крупные, с янтарным отливом, они были так нежны и прозрачны, что все семена и белые прожилки просвечивали насквозь. Черная смородина поспела еще не вся, и у реки, в прохладе, она была зеленой.

На тропе уже встречались большие кучи медвежьего помета, целиком состоящего из остатков черной смородины. Для медведей началась ягодная пора.

К полудню мы спустились с гор и сквозь пушистую хвою лиственниц увидели спокойную синеву Байкала.

Здравствуй, наше родное море! Как красиво твое драгоценное зеркало, когда стоит полный штиль! Как увлекательны и новы виднеющиеся вдали давно знакомые линии твоих многочисленных мысов! Как бодро и жизнеутверждающе лучится твоя живительная влага, отражая всю глубину и ясную синеву неба!