В небольшом книжном магазинчике, снабжавшем поселок тетрадями, учебниками, стержнями для шариковых авторучек и художественной литературой, я разыскал любопытную книгу. Книга была издана в Петрозаводске сравнительно давно. Она, видимо, давно попала и в этот книжный магазинчик, и теперь на слегка поблекшей синей обложке скромно светились некогда золотыми буквами два дорогие для меня слова — «Озера Карелии»…
Я приехал в Карелию всего несколько дней тому назад, не был еще ни на одном карельском озере, а потому эта книга стала для меня и справочником, и путеводителем, и просто добрым другом, с которым я не расстаюсь до сих пор.
Я читал эту книгу не торопясь, часами рассматривал карты, удивлялся подробности и точности этих карт и сначала непривычно для русского человека, которому Архангельская земля подарила ясные и понятные имена своих рек и озер, вслушивался в страннозвучные слова: «Сямозеро… Урозеро… Викшезеро…»
И тут среди этих тайных для меня карельских имен вдруг светло и знакомо прозвучало одно имя — Долгая ламба…
О ламбах я уже слышал. Ламбами здесь называли небольшие лесные озера, часто окруженные болотами. Такие лесные озера обычно были непроточными, и по всей Карелии этих озер-ламбушек насчитывалось около тридцати тысяч.
О Долгой ламбе, о Долгом озере, я знал теперь почти все. Я знал, что площадь водной поверхности этого озера немногим более квадратного километра, что островов на озере нет, а наибольшая глубина — тридцать метров. В Долгой ламбе водились озерная и ручьевая форель, крупная ряпушка, щука, плотва, уклея, окунь… И глубина озера, и разменная рыбка Карелии — ряпушка, и форель обещали мне впереди дорогую встречу…
Стояли глухие осенние погоды с резким ветром и тяжелыми дождями. Только изредка выпадали чистые, ясные дни с ночным морозцем. В эти дни можно было попасть на берег желанного озера, но встречу с полюбившейся мне издалека лесной ламбой я почему-то откладывал.
Вслед за густыми тяжелыми дождями выпал снег, пришли морозы и схватили первым зеленоватым ледком тихие лесные ламбушки. Пришло звонкое веселье перволедья. Еще дымились остывавшей водой большие озера, гремел под скалами сорванный с берегов лед, а из города потянулись уже на поиски первого льда мотоциклы, машины с рыбаками.
На первую зимнюю рыбалку мы выехали еще в темноте. В машине долго спорили, куда именно поехать, сомневались, есть ли лед на том или другом озере, а потом единогласно решили отправиться именно на Долгую ламбу…
За поселком под фары «газика» выскочил заяц-беляк. Шофер сбросил газ, и заяц тут же исчез, оставив после себя чуть заметные при свете фар мягкие следы-канавки по только что выпавшему снегу. Потом дорога потянулась по скале — ровная, сухая дорога во все времена года.
Машина поднялась на последний бугор, хотела легко скользнуть вниз, но остановилась. Под скалой шумело буйное озеро, не сдавшееся пока зиме. И среди темной зимней воды, как в сказке, под белыми крышами, на белой вершине острова светились игрушечными окошечками коренастые дома карельской деревни…
Тогда я еще не знал, что именно здесь, на острове, в таком вот домике из сказки предстояло мне жить и работать весну, лето, осень, зиму и снова с весны до глубокой зимы. Я еще не знал, что именно здесь, на Укшезере, а не на Долгой ламбе придет ко мне настоящий свет, которым одаривает неторопливых людей чистая и глубокая вода карельских озер…
Вниз машина не смогла спуститься: по дороге к деревушке раньше нас спустилась со скалы наледь, ноздреватая, сплошная, во всю ширину спуска.
Машина осталась наверху, а мы узенькой полузанесенной тропкой пошли влево в лес, в сторону от домиков на острове, в сторону от буйной зимней волны Укшезера.
Если есть что-то необыкновенное в карельских лесах, то это необыкновенное, не встречающееся нигде в другом месте — карельские лесные тропки… С непривычки нога не чувствует под снегом камни-валуны, не чувствует «языка» скалы, в которой пробита многими ногами узенькая канавка тропы. Нога ошибается, скользит в сторону, назад, а ты, не обращая поначалу внимания на неудобную тропу среди камней, не можешь оторваться от полированного лба скалы, от небольших, перевитых ветрами, кряжистых сосен, негусто поднявшихся на вершине скального лба.
Сосенки собрались на вершине каждого камня по три, по пять, как те сказочные домики на острове посреди шумного озера… Белый снег легкими шапками на фиолетовом камне, коричневые стволы упрямых сосен, голубая от раннего утреннего света хвоя деревьев, а внизу, там, где узенькая тропка спустилась к болотинке, из-под рыхлых снежных кочек красными огоньками выглядывает зимняя клюква.
Долгая ламба открылась сразу за березками неширокой лентой льда. С ночи шел снег, припорошил лед, и теперь новорожденный ледок рядом со снегом казался старше и темней, чем в раннее перволедье.
Но лед все-таки покачивался под ногой. Я разгреб снег и одним ударом пробил лунку. И почти тут же вытащил на лед коричневого окунька. Коричневый цвет рыбки смутил меня, напомнил о торфяном неглубоком дне, и я начал сомневаться:
