Карельская тропка - [2]
Окунек-недомерок воинственно топорщил плавники, пока я освобождал его от крючка, а потом, сразу не поняв, что ему вернули свободу, долго торчал у края лунки.
Ловить рыбу не хотелось. Хотелось просто сидеть и, ни о чем не думая, наслаждаться зимней лесной тишиной. Снег, упавший на вершины деревьев, гасил каждый звук, и даже удары чужой пешни по льду приходили ко мне лишь глухими неясными толчками.
Я оставил лунку, ящик, удочки и пошел вдоль берега. У берега еще торчал не сломанный ветром тростник, и вокруг тростника широким мутным пятном расплывалась выступившая на лед вода. Идти дальше было опасно. Я остановился. И тут в тростнике, совсем рядом, увидел зверька. Зверек замер и неслышно исчез подо льдом. Я подобрался почти к самому тростнику и увидел следы большой выдры. Следы уходили в лунку-отдушину, а рядом с отдушиной лежали на мокром снегу лапки лягушек: выдра разыскивала подо льдом лягушек, забравшихся на зиму в ил, вытаскивала их и завтракала рядом с лункой.
Сидеть в кустах пришлось долго — выдра так и не показалась. Я замерз, пошел к рыбакам. Рыбаки долбили-пешили лед в разных местах и искали какую-то тайную луду, где обязательно должен сейчас стоять очень крупный окунь…
Крупные окуни в озере действительно были. Позже, уже летом, я видел этих страшенных рыб, пойманных на удочку. Большие окуни водились в озере и раньше.
Когда-то рыбаки тянули здесь невод, и всегда тоня приносила им богатую добычу. Дно озера было чистым, но берега поросли елкой и березой, и вытянуть невод на берег не удавалось. Невод тянули здесь вдоль озера и вытаскивали как раз на ту болотинку, к тростнику, где разыскал я столовую выдры.
Что было в те дальние времена? То ли рыбаки поспорили между собой, то ли кто-то не пожелал, чтобы на Долгой ламбе рыбу ловили неводом… Возможно, где-то в другом месте спор бы решился иначе. Но здесь для решения спора потребовалась лошадь, потребовались сани, камни-валуны и многие дни тяжелой работы на зимней дороге…
Человек, не пожелавший допустить рыбаков с неводом на озеро, всю зиму возил на лед огромные валуны. К концу зимы поперек озера вытянулась настоящая каменная гряда. Весной камни ушли под лед, и с тех пор по дну озера с берега на берег лежала каменная преграда для невода. Приподнятость дна, каменные и песчаные бугры и гряды, вытянувшиеся под водой, здесь принято называть лудами. Лудой назвали и те камни, которые навозил за зиму на Долгую ламбу упорный человек. И теперь около этой самодельной луды разгорались по перволедью страсти других рыбаков, вооруженных зимними удочками.
Крупных окуней никто из нас так и не нашел. К полудню ударил мороз, явился северо-восточный ледяной ветер, и каждый из прибывших на первый лед Долгой ламбы увозил с собой лишь по два десятка невеликих рыбок.
Когда возвращались с озера, на тропу вышел большой огненный лис. Он бродил, видимо, неподалеку, бродил спокойно, с осени, с грибной поры, не встречая здесь людей. Лис уложил на снег пушистый хвост, поднял уши и вытянул в нашу сторону черный нос. Потом метнулся с дороги и исчез в кустах, оставив после себя лишь облачко морозного снега.
На обратном пути несколько раз ломалась машина. Дул резкий ветер над вершиной скалы, и под ветром гремели обледеневшие ветки берез и осин. Когда мы выходили из машины поразмяться, ледяные стуки ветвей пугали своими неживыми голосами.
Домой мы вернулись поздно. И только здесь, сверяя свою дорогу к сегодняшнему озеру с картой, я совсем точно узнал, что та Долгая ламба, которую я успел полюбить, читая книгу «Озера Карелии», находится совсем в другом месте. Озеро, где я сегодня пробивал первый лед, видел выдру, лису и слышал рассказ об упрямом в работе человеке, тоже называлось Долгой ламбой, оно тоже было помечено на карте, но из-за малых размеров эту ламбушку не удостоили поименным обозначением и подробным описанием в моей книге.
Ночью я вспоминал дорогу на озеро, тропку среди камней, витые сосны, шумное озеро, не сдающееся морозу, остров посреди озера, белые крыши приземистых домиков и далекий свет из крошечных окон. Потом я зажег лампу, отыскал в книге нужную страницу и долго повторял неизвестное пока что для меня имя еще одного озера — Укшезера.
Узнал я, что Укшезеро соединяется с другими озерами, соединяется и с рекой Шуей, что течет в Онежское озеро. Узнал я, что наибольшая длина озера — четырнадцать с половиной километров, наибольшая ширина — четыре километра, что на озере четырнадцать островов, а длина его береговой линии — около пятидесяти километров. Укшезеро считалось глубоким и лудистым. Здесь насчитывалось двадцать видов рыб. Из них, как говорилось в книге, периодически заходили по реке Шуе лосось, озерная форель, шуйский сиг и хариус. Постоянно обитали в озере ряпушка, рипус, сиг, снеток, щука, плотва, язь, красноперка, уклейка, лещ, голец, щиповка, налим, трехиглая корюшка, окунь, ерш и подкаменщик.
«В 1935 году в озеро был подсажен ладожский рипус, а с 1954 года ежегодно выпускаются личинки байкальского омуля. В реках и речках, впадающих в озеро, встречаются ручьевая форель и ручьевая минога…»
