В гольцах светает - [106]

Назар подпрыгнул.

— Ты Пашка! Русский Пашка! Твое имя всегда сидит на языке великого охотника Аюра!

Павел стиснул руки Назара, чувствуя, как горячая волна хлынула к сердцу.

Герасим молча наблюдал за радостной сценой, тер щетинистую щеку, соображал. Потом вытащил из кармана тряпицу, сжал в кулаке деревянного человечка. Посидел, подумал, решительно протянул фигурку Назару:

— Глянь. Эта штуковина не знакома?

— Ойя? — воскликнул Назар, повернув изумленное лицо к Герасиму. — Это приносящий счастье. Его можно отдать только хорошему человеку. Значит, ты хороший человек.

Герасим кашлянул, словно у него запершило в горле, и отвернулся. Павлу показалось, что по его лицу пробежала усмешка. Даже не усмешка, а судорога, тень мучительной боли.

Назар тщательно изучал человечка, тихо, но уверенно говорил:

— Глаза Назара видят на теле приносящего счастье одну зарубку — знак того, что охотник добыл медведя. Пожалуй, тот, кто сделал ее, стал охотником всего одну или две весны раньше. Человек сделан из корня белостволой, имеющий его принадлежит роду Чильчигир. Он сильный и крепкий охотник: в ремень можно просунуть две шеи Назара. В его сердце приходило большое горе: все глаза приносящего счастье проткнуты, пожалуй, тоже в дни снега и ветров.

Назар задумался, но не надолго. Потом твердо заключил:

— Это был сын Луксана — первый приятель Аюра. Да, это именно так. В дни снега и ветров у него было большое горе: тайга взяла отца.

Плечи Герасима дрогнули, обвисли.

— Ты идешь на берег Гуликанов! — с радостью воскликнул Назар.

— Нет. — Павел во власти хлынувших воспоминаний не заметил предостерегающего взгляда Герасима. — Мы пошли в Угли.

Слова обрушились на голову Назара как гром. Он втянул голову в плечи, сжался, вскочил.

— Анугли-Бирокан,— прошептал он и стрелой бросился в тайгу.

Глава третья

1

Июньский день догорал. Утомленная зноем тайга отдыхала, лила свои запахи щедро, вольной рекой... Лиза стояла у одинокой вербы посреди просторного двора. С грустью смотрела на пылающие вдали вершины величественных гор. Они влекли ее, томили душу. Это было что-то новое, не изведанное до сих пор. Ушла куда-то беззаботность, она вдруг повзрослела, и мир открылся перед ней еще одной стороной. Еще вчера ее забавлял урядник Комлев, который, посещая их дом, смотрел на нее обожающими глазами. Его откровенный приценивающийся взгляд щекотал ее девичье самолюбие. А теперь она ненавидит...

А вот Герасима не боится ни чуточки. Хотя он всегда такой угрюмый, хотя не сказал ей ни одного ласкового словечка и еще ни разу не улыбнулся... Он чем-то напоминал ей отца, такого же угрюмого, нелюдимого с виду, но с прямой и чистой душой. Да, отец так же не умел выражать своих чувств, как другие, — легко и свободно. Все у него получалось нескладно, неловко, а порой и грубовато. Как-то он сказал ей слова, смысла которых она тогда еще до конца не понимала, но запомнила.

— Чувства в человеке как родники, дочка. Который наверху протекает — к нему всякая грязь примешивается, а который из глубины пробивает дорогу — тот отцеженный на сто рядов...

Да, она сумела понять душу Герасима, угадала сердцем. Поняла, что очень нужна этому сильному и в то же время слабому в своем одиночестве человеку как друг.

Лиза прислонилась к шершавой коре вербы, и ей показалось, что она коснулась обветренной небритой щеки Герасима.

— Где же он теперь? Что он унес в душе?

В сердце закрадывалась тревога. Казалось, что в уходе Герасима кроется какая-то тайна. Ей становилось страшно.

Лиза зашла в амбар, нацедила холодного квасу и вернулась в дом.

Зеленецкий и Гантимуров сидели в гостиной, понемногу пригубляли ликер, скучали. Они всегда встречались как деловые люди, а деловой вопрос был решен в первый же вечер. Князь, как говорится, из полы в полу получил за аренду Ануглей десять фунтов золотого песка, продлил Зеленецкому аренду на рыбную ловлю в озере, а задержался в доме управляющего просто так: не было желания возвращаться в Острог.

Князь и управляющий молчали. Гантимуров, по своему обыкновению, изучал ногти, Зеленецкий тщательно исследовал рюмку. Ни один из них не привык доверять друг другу свои мысли или по крайней мере раскрывать их первым. Молчание становилось тягостным, и управляющий, как хозяин дома, вынужден был заговорить.

— Да, ваше сиятельство, каковы новости из центра России? — спросил он, испытующе взглянув в холодное лицо князя. — До нас доходят неспокойные слухи...

— Вы, думаю, больше осведомлены, Арнольд Алексеевич. Соседствуете с представителем полицейской власти, — равнодушно ответил князь.

— Но, ваше сиятельство, визит господина исправника в ваши края...

— Господин Салогуб имел сугубо специальное поручение, других вопросов мы не касались. Считаю подобные разговоры уделом толпы...

Зеленецкий сощурился: «За подобное сравнение вы поплатитесь, ваше сиятельство!»

— С удовольствием готов верить вам, — предостерегающе заметил он. — И буду рад, если... Одну секунду, ваше сиятельство...

Управляющий с улыбкой скрылся в своем кабинете, однако вышел оттуда в полной растерянности.

— Газета... Выпуск Читинского комитета РСДРП, — прошептал он, бледнея.