В гольцах светает - [108]

Шрифт
Интервал

«Вот и все, господин шуленга, — беззвучно прошептал князь. — Пробил твой час. К чему стремился? К власти? Да, достойный конец твоим стремлениям. Этого следовало ожидать. Власть, как твои родные сопки, снизу кажется самой высокой, взошел — поймешь, что ошибся: она низка. Вокруг много действительно высоких. Восходишь на другую, и так, пока не сорвешься в пропасть... И ты, господин шуленга, не первая жертва. Утешься, ты не первый и... не последний. А кто следующий? К-кто? — Гантимурова передернуло: не он ли?! — Нелепо. Какой конец уготован тебе, князь? Нож этих дикарей или... Нелепо и то, что ничего не изменит твоя смерть. Так же будет заходить и восходить солнце, так же будет светить луна, так же будут существовать люди, будут смеяться, петь и... венчаться. Ничего не изменится. Но князя уже не будет. Да, нелепо до глупости...»

Гантимуров плотнее закутался в доху и предался своим грустным размышлениям.

Впереди по-прежнему маячила полусогнутая фигура проводника. Голова его моталась взад и вперед: он боролся со сном, должно быть, в душе завидуя своим товарищам, что остались на руднике ждать разгрузки каравана. Шмель, как всегда, ехал в хвосте и пребывал в прекрасном настроении, мурлыча под нос бодрую песенку:

Комар шуточку шутил,
Да на ножку наступил...
Ой, ненароком!
Комариха подбегала,
По суставчикам складала...
Ой да наплутала!
Вот комарик встрепенулся,
Да на ножку оглянулся...
Ой, рассердился!
— Ты, ангелочек, оглазела!
Кусок ножки куда дела?..
Ой! Комарик!
Ой! Сударик!..

Шмель вдруг шлепнул себя по шее.

— Гнусность какая, стало быть, комаришки. Покоя не дают человеческой личности. Эх, Агочка! Ангелочек!

Шмель положительно не мог сердиться в эту тихую июньскую ночь...

Ехали без остановок. До Острога добрались к вечеру следующего дня. И как только из-за поворота показалась белоснежная юрта Гасана, Шмель уже не отрывал от нее глаз. Он хотел ускользнуть, как только подъехали к управе, однако князь задержал.

— Дело.

Шмель, вздохнув, поплелся в управу.

— Долго не стану задерживать. У меня к вам последнее поручение. Возьмите бумагу.

Князь прошелся по комнате.

— Прежде оформите аренду на Анугли, сроком на пять лет. На имя господина управляющего. Хотя, возможно, она ему и не понадобится...

— Как со стоимостью, ваше сиятельство, стало быть, с размером арендной платы? — ухмыльнулся Шмель.

— Пятьдесят рублей в год.

Шмель быстро настрочил документ, князь прочитал, расписался, поставил печать.

— Теперь, прежде чем писать, как следует выслушайте меня. Вы получите от меня полфунта золота к тому, чем сумеете воспользоваться из состояния старшины: ведь вы остаетесь с его супругой.

Князь усмехнулся, уловив умильный вздох Шмеля, продолжал:

— Слушайте. Возвращаясь с прииска ночью, при переправе через бурно разлившуюся горную речку князь погиб.

Шмель как раз чесал за ухом и от неожиданности укололся.

— Вы утопли, стало быть, отдали богу душу? Как я могу писать, если вы передо мной, стало быть, во всей живности?

Гантимуров, не слушая его, продолжал:

— Вы были очевидцем смерти князя. Об остальном вам лучше молчать. Дойдет до губернатора, начнутся дознания. Пишите.

Шмель послушно взялся за ручку.

— Губернатору Иркутской губернии, их превосходительству генералу Ровенскому...

Князь ходил по комнате и диктовал. Прочитав письмо, аккуратно сложил, спрятал в карман халата.

— Вы меня хорошо поняли?

Шмель ухмыльнулся:

— Мы тоже с понятиями: ваше сиятельство с сегодняшнего дня пребывает в покойниках.

Князь ответил скорбной улыбкой.

Получив золото, Шмель отправился к юрте Гасана. Не без трепета поднял он полог. Ступил в полутемную кухню, зажмурился, робко кашлянул.

— Это ты, Риточка? — послышался из-за перегородки слабый голос.

На Шмеля пахнуло чем-то знакомым, близким, родным. Он вздохнул и устало уселся на шкуры. Рядом с пологом всколыхнулась ширма и отползла вправо. Агния Кирилловна остановилась как вкопанная. Левая рука ее лежала на груди, придерживая легкий халат, правой она крепко сжимала ширму, точно боясь упасть. И еще заметил Шмель — лицо, бледное, исхудалое, с сухими блестящими глазами...

— Евстигней Вахромеич, — прошептала она.

— Да, это мы, Евстигней Вахромеевич, всей своей личностью.

Агния Кирилловна неуверенным шагом подошла, дотронулась до его руки. Шмель на какое-то мгновение ощутил холод ее пальцев.

— Что с вами?

— Мы по казенным делам, стало быть, сказать вам, что Козьма Елифстафьевич приказал долго жить. Утоп...

Шмель осекся.

— Козьма Елифстафьевич?! Что вы? Что вы говорите?.. — совсем тихо прошептала Агния Кирилловна и бессильно опустилась на шкуры.

— Агния Кирилловна. Агочка. Мы здесь... весь что ни на есть влюбленный...

Шмель почувствовал, как жаркое пламя пышет в груди, кружит голову. Он неумело ласкал беззвучно плачущую женщину, отмечая про себя, что руки ее теперь не ледяные, а самые настоящие, живые и трепетные...

2

Сквозь берестяную стенку хорошо слышно, как мечутся взбунтовавшиеся Гуликаны. Мечется и душа Дуванчи. Он плохо слушает Аюра: то и дело оглядывается на полог, будто ждет кого-то. Аюр сердится.

— Урен привязала тебя своей длинной косой к себе. Ты стал ее хвостом, которым она может отпугивать мух. Клянусь иконой Чудотвора — это так! — заметив, как радостно заблестели глаза Дуванчи, восклицает он. Но тот не обижается.


Рекомендуем почитать
Почти вся жизнь

В книгу известного ленинградского писателя Александра Розена вошли произведения о мире и войне, о событиях, свидетелем и участником которых был автор.


Первая практика

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


В жизни и в письмах

В сборник вошли рассказы о встречах с людьми искусства, литературы — А. В. Луначарским, Вс. Вишневским, К. С. Станиславским, К. Г. Паустовским, Ле Корбюзье и другими. В рассказах с постскриптумами автор вспоминает самые разные жизненные истории. В одном из них мы знакомимся с приехавшим в послереволюционный Киев деловым американцем, в другом после двадцатилетней разлуки вместе с автором встречаемся с одним из героев его известной повести «В окопах Сталинграда». С доверительной, иногда проникнутой мягким юмором интонацией автор пишет о действительно живших и живущих людях, знаменитых и не знаменитых, и о себе.


Колька Медный, его благородие

В сборник включены рассказы сибирских писателей В. Астафьева, В. Афонина, В. Мазаева. В. Распутина, В. Сукачева, Л. Треера, В. Хайрюзова, А. Якубовского, а также молодых авторов о людях, живущих и работающих в Сибири, о ее природе. Различны профессии и общественное положение героев этих рассказов, их нравственно-этические установки, но все они привносят свои черточки в коллективный портрет нашего современника, человека деятельного, социально активного.


Сочинения в 2 т. Том 2

Во второй том вошли рассказы и повести о скромных и мужественных людях, неразрывно связавших свою жизнь с морем.


Том 3. Произведения 1927-1936

В третий том вошли произведения, написанные в 1927–1936 гг.: «Живая вода», «Старый полоз», «Верховод», «Гриф и Граф», «Мелкий собственник», «Сливы, вишни, черешни» и др.Художник П. Пинкисевич.http://ruslit.traumlibrary.net.