В этом году в Иерусалиме - [3]

В мечтах о rive gauche[9] я купил голубой берет, правда, осмеливался надевать его только дома, когда все уходили. Подумывал завести мундштук, но не хватило духу. Зато когда в следующий раз я повел Голди Циммерман в центральный кинотеатр и потом к Динти Муру есть поджаренные сэндвичи с помидорами, то предложил вместо молочных коктейлей заказать по бокалу vin ordinaire[10]. «Ты что, спятил?» — спросила она.

За ужином, под перебранку родителей, погрязших в заботах, которые для людей вроде меня были слишком приземленными — что делать, если Дворкин снова поднимет плату за жилье, как наскрести взнос за университет для моего брата, — я, сидя вместе с родными, но страшно от них далекий, впервые с блаженством впивался в строки: «Все счастливые семьи счастливы одинаково, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему».

Эрих Мария Ремарк родился в 1897 году[11] в Вестфалии, в семье выходцев из Франции. На войну он попал прямо со школьной скамьи, восемнадцатилетним. Получил пять ранений. Потерял всех друзей. После войны некоторое время преподавал в школе, работал резчиком по камню, тестировал новые образцы шин и служил редактором газеты «Спортбильд»[12]. Его первый[13]роман, In Westen Nicht Neues, отвергли несколько издателей, и лишь в 1928 году его купило берлинское «Ульштайн». В Германии было продано 1 200 000 экземпляров романа, он был переведен на 29 языков и разошелся по всему миру тиражом в 4 миллиона. Обозреватель «Манчестер гардиан» назвал его величайшим произведением на военную тему из всех когда-либо написанных, а критик из лондонской «Таймс» отметил в нем «признаки гениальности, которая не ведает государственных границ». Роман трижды экранизировали — в первый раз это, совершенно незабываемо, сделал Льюис Майлстоун в 1930 году. Его версия, в которой Пауля Боймера сыграл Лью Эйрз, получила приз Академии за лучший фильм и лучшую режиссуру.

Вторую мировую войну Эрих Мария Ремарк пережил в США, затем перебрался в Швейцарию и к моменту своей смерти в 1970 году написал еще девять романов, но ни один из них так и не достиг уровня «На Западном фронте без перемен», который по сю пору остается ярким портретом потерянного поколения.

«На Западном фронте без перемен» некогда произвел на меня такое громадное впечатление, что и в 1986 году я открыл его с трепетом и волнением. Но и на этот раз я не сумел отнестись к нему объективно. Его страницы вновь уносили меня на улицу Св. Урбана, в спаленку с потрескавшимся потолком и раскаленным обогревателем, где за стенкой скребется мышь, за окнами на веревках сушатся заледеневшие простыни, а меня, неискушенного и неприкаянного безусого подростка тринадцати лет, терзают муки пубертата.

За утекшие годы роман во многом утратил свою остроту, впрочем, и я подрастерял душевную непорочность. Некогда я радостно выкладывал по три цента в день за любой роман и то удовольствие, которое он мог мне подарить; сегодня издатели имеют глупость платить мне самому за возможность самовыражаться. Не представляю, что теперешний я, толстяк средних лет, сумел бы донести до тогдашнего голодного тринадцатилетнего подростка; да, впрочем, это и не важно. С другой стороны, он вообще хоть что-нибудь понимал? Он и «Анну Каренину»-то взял наобум, в пику одной из библиотекарш, имевшей неосторожность заметить: «Может, с Толстым вам, юноша, стоит пару годков повременить?» Он презирал отца за то, что тот не пропускает ни одного выпуска «Блэк маск», а теперь эти журналы стали коллекционной редкостью и темой бесчисленного количества литературных эссе.

Суперобложка первого издания «На Западном фронте без перемен» 1929 года предупреждает читателя о том, что книга «содержит эпизоды насилия» и «своей откровенностью может ранить особо чувствительные натуры». Д-р Генри Сейдел Кэнби[14] в своем обзоре лучших книг за май 1929-го предостерегает: роман «щедро сдобрен грубыми выражениями, неизбежными в условиях войны». С тех пор многое изменилось. В наши дни, когда опубликованы романы «Нагие и мертвые», «Отныне и во веки веков» и «Уловка-22»[15], не говоря о ворохе произведений, посвященных войне во Вьетнаме, читатели не только не будут потрясены, а, напротив, их позабавят деликатность романа, отсутствие обстоятельных сексуальных сцен и неправдоподобно вежливые диалоги, которые ведут парни в окопах. Ужас, правда, все равно ощущается. Несмолкаемые артиллерийские обстрелы. Газовые атаки на рассвете. Приемы штыкового боя:

Когда колешь штыком, он часто застревает; чтобы его вытащить, нужно с силой упереться ногой в живот противника, а тем временем тебя самого свободно могут угостить штыком. К тому же он иногда еще и обламывается.

И, конечно, крысы. Разъевшиеся, жирные крысы.

У них омерзительные, злющие, безусые морды, и уже один вид их длинных, голых хвостов вызывает тошноту.

Их, как видно, мучит голод. Почти у каждого из нас они обглодали его порцию хлеба. Кропп крепко завязал свой хлеб в плащ-палатку и положил его под голову, но все равно не может спать, так как крысы бегают по его лицу, стараясь добраться до хлеба. Детеринг решил схитрить: он прицепил к потолку кусок тонкой проволоки и повесил на нее узелок с хлебом. Однажды ночью он включил свой карманный фонарик и увидел, что проволока раскачивается. Верхом на узелке сидела жирная крыса.