В Древнем Киеве - [23]

— Каравай надобно испечь! Разве ты забыл, что гостей назвал?

— А что же ты будешь печь? — продолжал говорить Онцифор, не вставая с лавки.

— Два каравая испеку: первый — с маком на меду, а потом еще с осетровым хрящом.

— А может быть, сделаешь с репой?

— Можно и с репой, — согласился Ждан.

Он принес из клети большой куль муки и опрокинул его на деревянную доску, налил подогретой воды, кваску, потом посолил и, засучив рукава, принялся месить тесто. Он месил с таким усердием, что на подбородке и под носом выступили капли пота.

— Ну, уж ничего не поделаешь, не отставать же мастеру от своего подмастерья.

Онцифор еще раз сладко зевнул и теперь уже решительно поднялся с лавки, подошел к дверям, нагнул водолей, вымыл лицо холодной водой, затем вытерся сухим чистым полотенцем, что висело на гвозде рядом с умывальником. Взяв в руки топор, Онцифор поднялся по ступенькам, вышел во двор, где в холодку висели «полоти» (половина мясной туши). Отрубив заднюю ногу у одной туши, он вернулся в дом.

Подавая ее Ждану, сказал:

— На вот говядину! испеки на углях и приготовь еще, чего хочешь, а я пойду к Тудору — поучиться у него искусству черни. Видал, какой меч мне заказал княжеский дружинник? Требует, чтоб рукоять была с черненым узором. Серебряная пластина уже у златокузнеца. Он ее подготовил под чернь — вытиснил узор, а черневая масса у меня здесь, — и он показал на закрытый горшочек.

— А как ты ее сделал? — спросил Жданко, любопытный до всего, что касалось мастерства. Он прекратил месить тесто и уставился в лицо Онцифора.

Тот объяснил ему, что надо приготовить порошок из мелко истолченного серебра, красной меди, свинца, серы, буры и соли; затем залить порошок водой и этой смесью наполнить все те места, которые по рисунку должны быть черными, а затем поставить свое изделие на огонь, чтоб чернь плотно слилась с серебром.

Выслушав внимательно Онцифора, Ждан снова принялся за тесто и, прощаясь с мастером, только напомнил ему, чтоб тот зашел еще раз к Миронегу и позвал прийти с Глебкой к обеду:

— Скажи, мол, готовится Жданко, усердствует.

Когда Онцифор ушел со двора, Ждан продолжал свою работу по дому: поставил в печку три каравая, испек на углях говядину, сварил кашу из пшеничных зерен, затем почистил и вымыл хату.

Прибравшись, он вышел за дверь, поднялся по ступенькам и, присев у порога, стал ждать отца своего Петрилу, Миронега с Глебкой и старого отцова друга Тудора.

На улице и по переулку то и дело сновал народ, то взад, то вперед. За воротами по одну сторону направо начинался Копырев конец. Жили там киевляне-огородники и чужеземцы, что ходили в длинных полосатых халатах и разговаривали гортанными голосами, а налево, за стеной, находился «Кудрявец» — он тоже заполнен иноземцами; не редкость встретить здесь и кочевника-степняка.

Как только Жданко оставался один и руки его не были заняты работой, им овладевала все та же неотступная мысль о грозной опасности, которая ежедневно, ежечасно может обрушиться на Русь.

Глубоко задумавшись, сидел Ждан у порога Онцифоровой хаты, когда чей-то голос окликнул его:

— Вот, малый, где я тебя повстречал!

Ждан признал в говорившем мастера по бронзе, с которым он познакомился когда-то на торговище.

— А я думал, что ты уже давно уехал к себе домой!

— Эге, малый, я уже с тех пор и домой съездил и в степи побывал и вот вернулся с нехорошими вестями… Худые вести привез!

^{Странник.}

— Какие вести? — переспросил Ждан и почувствовал, как от лица отхлынула кровь и прилила к сердцу. — Я видал, — ты все со степняками знаешься. С кем ты на торговище разговаривал? С половцами?

— Да это не половцы, только сильно на них смахивают, а враги злейшие половцам; они другого племени — торкского, а половцы с торками враждуют, теснят их, сгоняют с кочевьев. Вот торки из мести нам передались. Киевский князь отвел им земли по реке Роси, — зовем мы их: «черные клобуки», потому что шапки черные носят. «Живите, мол, пользуйтесь! — сказал князь. — От половцев вести переимайте, все узнавайте, нам сообщайте. Защищайте нашу землю, как свою собственную!»

Жданко слушал внимательно все то, что говорил мастер из Канева.

— А я им не верю! — сказал Ждан.

— Верь не верь, а помощь они нам дают! Язык половецкий знают, лицом схожи — не таятся от них половцы, за своих принимают. Вот и привезли они нам вести, что неспокойно в степи. Я сам был в половецких становищах, товар — зеркала бронзовые — возил, ну и увидел, — правы «черные клобуки»: собираются снова в поход половцы!

— Не верю им, — еще раз упрямо повторил Ждан. — Лицами схожи с половцами, язык их понимают, не может быть того, чтоб свои со своими ссорились.

— Эге, малый, не смыслишь ты многого! Князья наши все ведь русские, а промеж себя свары и споры затевают, друг от друга города отнимают. Вздумает сильнейший князь город отнять у слабейшего — захватывает силой; князя неугодного убьют или засадят в тюрьму и тех же половцев на помощь себе зовут, а половцы и рады, хотят на Руси распоряжаться, как в своих становищах. Подчас наши князья и женятся на половчанках, роднятся со степняками.

Жданко только громко вздохнул, ничего не ответил.