В День Победы - [24]

— Обожди. У меня штаны съехали, — пробормотал Герасимов и, оказавшись в шлюпке, начал стонать и поскрипывать зубами.

Выстрелом из ракетницы с парохода метнули линь. На шлюпке линь приняли и вытянули привязанный к нему новый трос. Беридзе глянул на часы: выгрузка летчиков заняла полчаса. Спустя две минуты гидроплан затонул.

Летчиков — их было пятеро — привел в чувство судовой врач. У командира он обнаружил гангрену рук, о чем доложил представителю Красного Креста в Норвегии. Командир рассказал о подробностях: самолет вел ледовую разведку, и у него заглох мотор, экипаж закрылся от холода в кабине и, поддаваясь сонливости, поставил радиостанцию на автомат. Она отключилась, когда вышли из строя батареи…

Боцман лежал в каюте на чистой постели, глядел в потолок и продолжал стонать. Пришли матросы и Беридзе, матросы с распаренными лицами и мокрыми шеями, они отогрелись в бане и были в свежих рубашках. Боцман стал крепиться. Даже пытался улыбаться, но у него ничего не вышло, хотя эта попытка была заметна и вызвала сострадание. Капитан присел на край постели, матросы, стоя, закурили, один протянул закурить боцману и чиркнул спичкой Герасимов пожаловался, что сигарета отдает плесенью.

— Как твои дела? — спросил Беридзе.

— Зуб перестал болеть, — ответил боцман с готовностью и оперся на локоть, но вдруг изменился в лице и опять опустил затылок на подушку.

— Лежи, — сказал капитан. — В Норвегии отправим тебя в больницу.

Будто к чему-то прислушиваясь, боцман спросил:

— Штурман где?

— Остался в бане.

— Неплохой оказался человек, — сказал боцман слабым голосом.

— Придется замерить воду в колодцах, — обратился капитан к матросам.

— Я про штурмана вашего вспомнил, — опять сказал Герасимов. — Про Володю. Неплохой оказался человек. Сразу не подумаешь.

— Вот такое напомнил мне лед, — задумываясь, сказал Беридзе, потом встряхнул головой и попросил сигарету. Он бросил курить много лет назад, но сейчас затянулся вполне привычно, не закашлявшись.

Время десантника

Синее-синее небо. Маленькое облачко будто случайно попало на него. К тому же не было ветра, хотя наверху там облако тихо растягивалось и делалось тоньше. Взлетная полоса запылит от воздушных струй, когда будет разбегаться самолет; полоса — песок и суглинок, трава на ней уничтожена колесами, но вокруг зеленое поле, на нем нет кочек и удобно приземляться с парашютом. Вдалеке ровно стояли лесопосадки. В одном месте их словно подпирал стог сена. Было раннее утро. Курсанты готовились к выброске с самолета и укладывали парашюты…

Приехал на «газике» генерал Петров, начальник военно-воздушного училища. Он вышел из машины на траву. Парашютисты подтянулись. Капитан Максимов отдал рапорт. Генерал приказал продолжать укладку. Он стал прохаживаться, посматривая на десантников и держа руки за спиной. Был он сед. Но если бы Петров снял фуражку, то оказалось бы, что темя у него лысое, а волосы сохранились лишь на затылке, на висках. Он носил Золотую Звезду и орденские колодки, глядел все время с прищуром, и одному могло показаться, что он добродушен, другому — что ироничен, хитер, а может быть, даже немного и жесток.

Курсанты проходили учебную тренировку и оделись как для боя, каски их пока лежали на траве. Капитан напоминал, что делать десанту при приземлении. У него был шрам на подбородке, светлые усики. Максимов собрал группу из парашютистов-спортсменов. Эта группа совершала затяжные прыжки и практиковалась как передовой десант. Она овладевала всеми видами личного оружия, училась вести отвлекающий бой прежде, чем грянет десант с танками, брать «языка», бесшумно бегать, ползать, прыгать через препятствия, внезапно появляться и исчезать.

Купол, разложенный вдоль брезента, превращался в конус, когда все его клинья укладывали один на другой согласно номерам. На конус надевали оранжевый чехол и привязывали к нему вытяжной парашютик. Купол собирался гармошкой на дне ранца. Вытяжной парашютик закладывали сверху так, чтобы при рывке кольца он сразу выскочил под действием пружинного механизма и стащил чехол.

Генерал поймал взгляд курсанта Федорова. Парень смутился и опустил голову: не так давно начальник училища самолично отправил его на гауптвахту. Во всем остальном человек дисциплинированный, Федоров не в первый раз допускал скольжение — выбирал стропы, чтобы спускаться побыстрее. Это было опасно — парашют обладал свойством складываться. Возможно, капитан Максимов опять бы ограничился нагоняем, правда, устрашающим, когда у курсанта вянут уши. Бравый офицер из всех достоинств в мужчине главными считал товарищество, смелость и риск, последний у Федорова был оправданный: ему бы только другой парашют. Но тут на своем «газике» подъехал Петров…

Экспериментируя таким образом, Федоров между тем размышлял, что все-таки выгоднее не скользить, а поглубже затянуть прыжок, раскрыть парашют на наименьшей высоте. Идея застряла в голове. Мысль требовала воплощения, от нее следовало освободиться, иначе все время думаешь об одном. При случае Федоров хотел попробовать, но после гауптвахты самовольничать не стал. Генерала же, он знал, ему ни за что не уговорить.