В черном списке - [6]

Напротив через улицу расположилось туристское бюро. Оно гарантирует вам быстрое получение паспорта и кредит для путешествия на самолете. Но окна в верхнем этаже выбиты, и объявление с едва различимыми буквами сообщает, что туристское бюро больше не может выполнять своих обязанностей.

Нам дышалось свободно. Город с миллионным населением, где нас никто не знал; сутолока лиц и судеб. Одних лишь белых в Иоганнесбурге в несколько раз больше, чем во всей Центральной Африке. Жизнь здесь не так проста, как в небольших городах Родезии. Между раем, нарисованным в брошюрах для туристов, и нищетой трущоб расстояние в целый световой год, а в промежутке тысячи других труднопонимаемых контрастов…

Магазин сёдел, а в нем продажа кандалов-наручников. Аукционный магазин с телефонными номерами, выведенными золотом на стеклах витрин, до отказа забит допотопными громоздкими радиоприемниками. Осенний воздух, словно табачный дым, щекочет нёбо.

Красота Иоганнесбурга сурова. Приезд в него подобен пощечине: редко страна бывает такой негостеприимной. Иоганнесбург один из самых больших «сухопутных» городов. Здесь нет ни моря, ни реки. Он лежит на золоте. Горизонты города окантованы усеченными пирамидами терриконов, холодными, как мышьяк, который они содержат. Над шахтными колодцами играют лучи прожекторов.

На каждом углу мигают сигналы уличного движения. Взбираясь вверх по гладким стенам бетонных дворцов, полыхают неоновые лампы. Лица белых в этом натриевом свете становятся зелеными, а черных — серыми. Своеобразная абстрактная красота нашего века.

На рассвете нас разбудили толчки. Нашу кровать словно бросил в стену могучей рукой какой-то великан. Но на самом деле кровать стояла на месте: двигался дом. Между толчками промежуток в две секунды, фот земля Южной Африки качнулась еще раз. Она точно задыхалась и хотела выплюнуть из себя всю накопленную тяжесть.

Природа превратилась в существо, равнодушно игравшее нами, как в мяч. В тишине, которая затем последовала, я на мгновение ощутил радость от сознания, что испытал на себе загадку, которую раньше называли посещением бога.

В ПОНЕДЕЛЬНИК УТРОМ

Меланхолический рассвет в большом городе. Небо светло-голубое, а солнце еще не успело осветить фасады домов. До половины десятого улицы погружены в тень. Какой-то черный продавец развязал ремни, стягивающие пачки газет, и разложил на тротуаре: «Ди Трансвалер», «Ренд дейли мейл», «Голден сити пост».

Перед светофором толпа белых и черных. Африканцы из Басутоленда в лохмотьях, элегантных костюмах или покрывалах, черные девочки, идущие парами. Маленькие дети производят впечатление очень голодных, и, видимо, это действительно так. И белые — с деловыми, решительными лицами, с портфелями, в пиджаках. Они торопливо проходят путь от автомобиля, оставленного за углом, до двери своей конторы. Все так же, как и в других городах.

Зажегся зеленый свет, и все переходят улицу. Апартеида здесь нет. Странно думать, что многие белые считают этих черных своими врагами, и те отвечают им тем же. И черные, и белые живут среди врагов, некоторые не задумываются об этом, большинство же сознают опасность. Друг перед другом они выступают в роли оккупантов. Белые благодаря своей силе, а черные — своему количеству, и в итоге никто не может считаться победителем.

Мы брели в тени колонн. В центре города расположились небоскребы из серого бетона, в стиле тридцатых годов, а вдалеке, там, где улица кончалась, виднелись объятые дымкой терриконы, низкие фабричные здания, перед названием которых часто стояли слова «Англо-америкен». Вскоре архитектура предстала перед нами в своем диком многообразии: павильоны из железа, оставшиеся от какой-то выставки, молочные фермы и склады сыра, народные школы, построенные на рубеже двух столетий, загоны для скота, превращенные в стоянки для автомашин…

На перекрестке перед красным светом остановился грузовик с заключенными. Я смотрю на тех, кто стоит в прицепе и держится за решетку. Два африканца разговаривают между собой, и мне кажется, что их лица выражают отрешенность и носят следы былых страданий. Они, может быть, и молоды, но выглядят старше города, который окружает их.

Другой заключенный также выглядит старым. Коротко постриженные волосы местами поседели, взгляд отсутствующий, точно жизнь случайно попала в его тело.

Мужчина с более темной кожей, чем обычно, прислонился головой к решетке и что-то бормочет. Можно было угадать, что он говорит: я знаю, что будет дальше. Такое случается со всеми, почти со всеми.

Двое двадцатилетних юношей выглядели бодрыми и злыми. На их лицах отражалась целая гамма чувств. Видимо, это случилось с ними впервые, но другие в прицепе не разделяли их наивности. Юноши были удивлены, возмущены, обескуражены всем случившимся, они словно еще преодолевали стену действительности, а не сразу впали в безразличие, царствующее по другую сторону этой стены.

Едва ли кто-либо из белых, проходивших по улице, замечал людей за решеткой. Мужчина в плаще, стоявший около меня, закурил сигарету, затем выпустил изо рта дым, и только когда отвернулся, чтобы дым не попал в глаза, увидел африканцев.