В Большом театре и Метрополитен-опера. Годы жизни в Москве и Нью-Йорке. - [55]

* * *

Все мы, теперь уже люди старшего поколения, помним чудесные мифы советского времени. Миф о Стаханове, миф о Джамбуле, о Чапаеве, Щорсе, миф о взятии Зимнего дворца в 1917 году (как-то в последний период «оттепели» в начале 60-х в журнале «Наука и жизнь» появился совершенно диковинный материал о том, что при взятии Зимнего погибло лишь несколько человек, да и то в давке). Но большинство мифов строилось на иконотворчестве реальных людей – был Алексей Стаханов? Был. Были лауреаты международных конкурсов – пианисты и скрипачи? Были. Так постепенно стали обрастать чем-то легендарным и самые знаменитые советские театры – Большой, Малый, МХАТ. Ну, а работавшие в них дирижёры, режиссёры, певцы, солисты балета… да тут и говорить нечего. И без телевидения, ещё в довоенную пору вся страна знала имена Галины Улановой, Ольги Лепешинской, дирижёра Юрия Файера, певцов Козловского и Лемешева, Пирогова и Рейзена, Михайлова и Нэлеппа. Так разве это было неправдой? Нет, конечно. Это была правда, но именно на основании этой правды и строился великий миф Страны Советов: только в ней была самая лучшая жизнь для трудящегося человека – нигде в мире не было бесплатного образования, расцвета культуры, ну, и так далее… Все эти замечательные артисты были очень важными звеньями одной составляющей – мифа об СССР.

Встреча с реальным человеком-легендой всегда опасна потерей иллюзий и разочарованием. А потеря годами лелеянных иллюзий всегда очень болезненна. При моей встрече с реальным Файером этого не могло произойти, потому что в этот раз мы имели дело с особенной партитурой – музыкой Делиба, которой Ю.Ф.Файер дирижировал с начала 20-х годов.

Сравнительно недавно, когда был опубликован на Интернете мой рассказ о руководителе ансамбля скрипачей Большого театра Юлии Реентовиче, некоторые мои знакомые были так расстроены и даже обижены, если не сказать возмущены – как это я посмел написать такое о Народном артисте РСФСР, таком любимом и популярном по всей стране, что это было просто ужасным с моей стороны – непростительным поступком.

Помню, ещё в начале 1970-х в Москве, одна милая дама, довольно сведущая в музыкальных делах, была совершенно убеждена, что Юлий Реентович занимал место на скрипичном Олимпе очень близкое, (если не рядом!) с Давидом Ойстрахом! Моя знакомая отнеслась к моим суждениям с доверием, поверив мне в том, что сам Реентович не был способен сыграть вообще ничего более или менее достойного самому скромному скрипичному уровню, и что имя себе он сделал только благодаря талантливым скрипачам, составлявшим его ансамбль. Тем более, что они активно популяризировали знакомые мелодии из кинофильмов, известных скрипичных пьес, появляясь на эстраде во фраках и бальных вечерних платьях. Это было очень пышное зрелище. Но вернёмся к сериям записей Файера.

Итак, в то время, когда я участвовал в этих записях, я не знал ничего о работе Файера с оркестром Большого театра. Мне показалось тогда, что Файер как-то довольно своеобразно владел звуком оркестра. Он был сам в прошлом скрипачом и конечно же отлично ощущал желательную ему идею звука струнных инструментов. Мне также показалось, что оркестр звучал в исполнении этой партитуры Делиба мягко, прозрачно (чему сама партитура весьма способствовала) и как бы на «педали» литавр и мягком же их звучании.

Запись «Коппелии» прошла довольно быстро, кажется, за четыре сеанса звукозаписи. Потом начали записывать, как «довесок» – два Вальса Иоганна Штрауса. Здесь проявилось нечто совершенно иное – почти анекдотический вкус, отсутствие чувства меры, неимоверно преувеличенные замедления и ускорения и вообще отсутствие генерального темпа и единой формы произведения. Так что некоторые анекдоты о нём стали вспоминаться очень отчётливо – теперь и я сам мог рассказывать такую историю о Вальсах Штрауса.

* * *

В начале 1960-х мой друг Анатолий Агамиров-Сац иногда встречался с уже знаменитым тогда Геннадием Рождественским, думая поступить в аспирантуру на дирижёрское отделение. По каким-то причинам из этого ничего не получилось и Агамиров стал музыкальным журналистом, но встречаясь с Г.Н. Рождественским, он услыхал от него невероятные истории о прославленном дирижёре балета Большого театра Юрии Файере.

Вот несколько таких историй, рассказанных мне Анатолием Агамировым-Сац со слов Г.Н. Рождественского.

* * *

Во время первой поездки в Лондон Юрий Фёдорович попросил Геннадия Рождественского переводить оркестру на репетиции его объяснения на английский. «Я буду им объяснять драматургию», – объявил он. (Слово «драматургия» было очень любимым среди некоторых дирижёров в конце 40-х начале 50-х. Это слово часто появляется на страницах книги «Кирилл Кондрашин рассказывает о музыке и жизни», изданной В.Г. Ражниковым, о чём уже говорилось выше. Читая фразы, связанные с этим словом часто задаёшь себе вопрос – а понимали ли люди его значение? Кажется, что не вполне понимали. Но у Ю.Ф. Файера это излюбленное слово «драматургия» принимало уже совсем иной характер – А.Ш.)

Прибыв в театр на репетицию балета «Ромео и Джульетта» он, после слов – «Геннадий! Переводите! Я буду объяснять драматургию!» Начинал он примерно так: «Все на меня! Я даю «раз»! Занавес. Идёт