В Бога веруем - [17]

об источниках

До недавнего времени (до открытия турфанских рукописей, вставляет Аристид Иванович) сведения о манихейском каноне мы черпали преимущественно из источников, оставленных их врагами и гонителями, а враги они такие: что придумают, то и сообщат. В “Церковной истории” того же Евсевия что можно почерпнуть? “Безумец Мани, давший свое имя демонской ереси, собирался торжествовать победу над разумом. Сам сатана выдвинул этого человека на погибель многих. Варвар по языку и нраву, он имел в природе своей нечто демоническое и безумное. Лживое и богохульное учение свое он составил из множества богохульных, давно исчезнувших ересей, привез его из Персии и разлил этот смертельный яд по нашей земле”. Очень содержательно. Как историю страны советов изучать по газетным передовицам. (Хотя вот это-то, кстати, было бы поучительно. Ведь газеты, допустим, врут каждая каждый день — но все вместе, за много-много дней и лет, если их потом просмотреть подряд, договариваются до настоящей, никому не нужной правды — не той, что в официальных учебниках, и не той, что в официальных проклятьях из сопредельных стран, и не той, что в кухонном шепоте диссидентов. Вы знаете, что газеты за 20–30-е годы долго держали в спецхране?)

о дуализме

Да. А нечто демоническое и безумное (мы думаем, вы согласитесь: это единственная информация, которая содержится в приведенном отрывке) заключалось вот в чем. Основным принципом построения мира был признан дуализм — это когда все в паре, плохое и хорошее. Благорастворенному воздуху противостоит яд, зараза, освежающему ветру — бурный вихрь, воде — туман, согревающему огню — пожирающее пламя, свету — мрак. Это еще не новость, но бинарную конструкцию манихеев сразу и очень сильно закрепило в сторону плохого. Парность не означает равновесия, если песок противопоставлен воде, это еще не значит, что где-нибудь в пустыне воды столько же, сколько и песка. (Что, глупый и недобросовестный пример? Но это же наш собственный пример, а не манихейский. Когда на пальцах объясняешь, с пальцами происходит разное.) В общем, зла оказалось слишком много, и оно — как пустыня — имело тенденцию расползаться. Потому что главным злом — или его главным воплощением, так сказать, агентом изначального зла — была сама жизнь.

В каком-то смысле манихеи подобрали бесхозное добро. (Каламбур.) Все всегда прекрасно знали, что мир мог быть и получше. Многие отчетливо видели, что приключалось на самом деле. (Маркс тогда еще не родился, и древние считали эпохи не от каменного века к золотому, как сейчас, а от золотого к каменному.) Ответственный человек — пророк, философ — был обязан предложить, для равновесия, нечто позитивное. Например: да, зло есть — давайте с ним бороться. Или: зло прежде всего в вас самих, вот с ним и боритесь, потому что отвечать будете только за себя. Или: зло есть, но оно под контролем Того, Кто его допустил, а вы, между прочим, боритесь. (Вышивайте по этой канве, старательный друг, и у вас тоже получится.) У человечества сложился навык борьбы — или человечество сложилось вокруг навыка борьбы — это неважно, просто душу, а с ней и всю культурную жизнь, стали трактовать как поле боя… теперь удивляются: что-то, дескать, немножко затоптано. (И еще был вариант: попытаться зло задобрить, как-то от него отмазаться — человеческими жертвоприношениями, или там какой-нибудь герой в полном вооружении бросится вместе с конем в пропасть. Лошадку жалко.)

И тут, откуда ни возьмись, люди, которые отказались снимать пенки с говна. Они не хотели бороться — не хотели подчиняться, они желали проигнорировать. На вопрос “с какого времени зло” они ответили: “всегда”, и заранее расслабились. Кому придет в голову бороться со сменой дня и ночи? (Ах, электричество. Знаете, под лампочкой не загоришь. Что? Ах, солярий! Ну как угодно.) Но смену дня и ночи можно разве что зафиксировать. Все материальное — зло; жизнь как форма существования материи — безусловное зло; либо ты хочешь жить, либо ты хочешь быть хорошим, это логично? Вот, и если приспичило быть хорошим, от жизни — общечеловеческой, нормальной, настоящей и будущей — придется отказаться. Не делать зла — это значит не делать по возможности вообще ничего, включая детей. А почему тогда сразу с собой не покончить? Потому что даже на этой скудной почве пустил свои крепкие корни сорняк самосовершенствования: нужно сначала исправиться, а уж потом помирать. Кроме мрака — не забывайте, — есть еще и свет, и этот бедный раздробленный свет (который все дробится и меркнет по мере прибавления людей вообще и дней в жизни плохого человека в частности) прямо-таки взывает, чтобы его берегли и, это, склеивали в один ком (изначальный концентрат). Смешно — как из Инвайта, к которому добавили воды, снова сделать Инвайт?

Вот такие были люди. Конечно, они в качестве людей свое учение изрядно опошлили. Говорили, например, что плод испытывает боль, когда его срывают с дерева. (Чего только нет в этом манихейском компоте.) На практике это вылилось вот во что: фрукты и овощи собирали специально обученные парии вроде слуг или рабов, а персоны поважнее только ели. Над этим потешается (потом, потом, уже откушав) Августин.