В Бога веруем - [16]

Вот, например: все задумывалось как мировая религия (“вера моя ясной бывает в любой стране и на любом языке”), а вылилось в мировую ересь, существование которой власти в лучшем случае терпели. Сам Мани (говорят, что это не имя, а прозвище, со значением “ум, дух”) был персом или чем-то вроде этого. Персы его терпели, терпели, а потом готов указ: “Этот человек производит волнения, могущие привести царство к разрушению, а потому прежде всего необходимо, чтобы он сам был разрушен”. Разрушили, да еще как. По одним сведениям, кожу содрали с живого, по другим — с трупа. Повесили эту кожу над воротами (очевидно, подражая Аполлону. Так всегда: у попа — собака, а у бога — конкурент-флейтист, или на чем он там играл, бедный Марсий).

А какие именно волнения производил этот предположительно персидский человек, тоже призывал старый храм разрушить? Да, они все к этому призывают, первоначально… Но Мани, как нам нравится думать, вообще не призывал ни разрушать, ни строить — строительство нерентабельно, а разрушится все и так, само собой, в последнем всесожигающем пожаре или даже раньше. Продолжайте волноваться, препираться — и сами не заметите, как скоротаете Вечность. Не нужно помпезных акций: всех этих башен, укрепленных городов и дел, обреченных на гибель уже закладкой первого камня. Зачатие — прообраз смерти, и только у нерожденного и непостроенного есть какие-то — призрачные — шансы на бессмертие.

о Евсении Памфиле, епископе Кесарийском

Да, как-то это не очень весело. И что же делать? Ничего; книжки читать и путешествовать. Штука в том, чтобы сделать именно “ничего”, а не что-то, отказаться не только от реально существующего, но и от видимостей. Беда большинства вольных и невольных метафизиков в том, что они убирают предмет, но оставляют его тень. Э, но у метафизики всегда сложности со здравым смыслом. Ага, поэтому у здравомыслящих людей, в нашем случае, руки и совесть опустились, как вот у Евсевия: “Зная, что манихейская ересь всем представляется смехотворной, я опущу доводы против нее”. И проклятия освятили пустое место. А впрочем, “опустить доводы” — это практически афоризм, хотя и лагерный.

А ведь мог Евсевий пытливым оком обозреть недавнее историческое прошлое. Он, разумеется, помнит и оплакивает (и двадцати лет не прошло) гонения Диоклетиана на христиан, но целомудренно молчит о том, что свое жестокое наступление на права человека Диоклетиан начал с манихеев. Сперва эдикт 296 года “О злодеях и манихеях” (“неслыханная и позорная, всеми обесславленная секта”, и там же что-то о “достойных проклятия и жестоких персидских законах”), а через семь лет (мистическое число фольклора, Библии и астрологов) — мученики-христиане; не наоборот.

о Диоклетиане

Во славу Диоклетиана можно сказать, что теологическими тонкостями и богословием вообще он себе голову не забивал и для него все эти отечественные и пришлые пророки были на одно непривлекательное лицо. И кто бы разобрался: в каждой деревне своя секта, по имени приходского попика. Представляете, какая царила неразбериха? Почти как сейчас в модной музыке: попса, рок и производные, найти пять отличий. Управление Диоклетиана сначала отличалось мягким и самым либеральным духом религиозной терпимости, но обнаружилось, что вкушаемое народом благоденствие ослабило узы дисциплины. Жертвовать дисциплиной отказывались не только злые империи, но и добрые республики — короче, идея первого Рима увлекла Диоклетиана за пределы умеренности. Вечный Рим, думал, должно быть, он, а второму не бывать. Царь царей охотится на львов.

И вовсе не так, говорит Аристид Иванович раздраженно. За пределы умеренности Диоклетиана увлекли его мстительность и лукавый характер; он хотел, чтобы все хорошее приписывалось его инициативе, а все дурное — влиянию других. Кроме того, власть его не была абсолютной, и некоторая доля ответственности лежит на его соправителях: Максимине, Констанции, Хлоре и Галерии. Это что, сразу четыре императора? Вот именно: двое с титулом “августа”, и двое с титулом “кесаря”. И если, кстати, говорить о титулах, “царь царей” — это титул персидского шаха, и таких львов, чтобы на них охотиться, в Риме не было, по крайней мере, в описываемую эпоху.

Эх, Аристид Иванович! Предлагали вам рассказывать самому, чтобы все было опрятно, связно, зримо и по порядку. Вам это как два пальца, а мы предметом плохо владеем, у нас получится не предмет, а ряд запечатлевших его (почти как в карамельном “Запечатленном ангеле” Лескова) плохих мгновенных снимков. Вот фотка с Диоклетианом (либерализм, казни, пожары), а вот, уже в XII веке, какой-то византийский император наказанием манихеев завершает круг своих подвигов. (Не какой-то, замечает Аристид Иванович, а Алексей I Комнин.) Но какие они живучие оказались: третий век, двенадцатый — а потом все эти модификации в виде катаров и альбигойцев — а еще потом литературные и философские искания нового времени, от Блейка до Шопенгауэра. Нас тру-ру, а мы крепчаем. (Это народная мудрость в виде напева, чтобы вы не сердились.) Что? да, верно, как евреи. И слово созвучное.

Таким образом, мы переходим (следующая пачка фотоснимков) к сути вероучения Мани: что же делало лжеименное знание столь витальным, почему манихеев гнали сквозь века и почему они воскресали из пепла гонений. А почему он карамельный? Кто?! Ангел у Лескова, вы так сказали. Вот когда мы так сказали, тогда и нужно было спрашивать. Как же, спросишь, вы так тараторите, слова не вставить. Это что-то вроде вербного херувима? Нет, это гораздо хуже. Вы почитайте Лескова, а когда прочтете, тогда мы все это перетрем как положено — семинар можно устроить, сведущих людей позовем, хотите? Нет уж, спасибо. Ваши семинары одним заканчиваются, для сведущих людей в особенности: “накоптивши сургучную палку, прямо как ткнет кипящею смолой с огнем в самый ангельский лик”. Ха! Да вы знали! Да, а вы думали, что свиней тут жемчугом окармливаете? Рассказывайте о манихеях, нечего тянуть.