В. А. Гиляровский и художники - [4]
Но вскоре значение ученических выставок заметно переросло первоначальную их цель. Молодые и талантливые ученики Училища живописи — среди них были А. Архипов, С. Иванов, В. Симов, И. Левитан, А. Степанов, С. Коровин, К. Коровин и многие другие — привлекли к себе внимание всей художественной общественности Москвы. Об ученических выставках заговорили, их ждали.
Выставки обычно открывались 25 декабря, и показывались на них работы, сделанные летом. К этому времени этюды, как бы отлежавшись и пройдя строгий авторский и товарищеский отбор, представлялись на жюри, состоящее из самих учеников. После отбора сообща решали, какая рама должна быть у картины или этюда, и чаще всего сообща мастерили ее: денег на покупку рамы почти ни у кого не было. Затем следовала развеска работ. Это был самый ответственный момент — от освещения не мало зависело, а всем хотелось выглядеть как можно лучше — скорее купят. В день открытия выставки к подъезду училища подлетали «лихачи», подъезжали и простые извозчики — их называли «ваньками». Посетители, а среди них были и истинные ценители искусства, и просто ротозеи, спешили в мастерские, где размещалась выставка, переходили от одного полотна к другому и, останавливаясь у понравившейся картины, выражали желание непременно познакомиться с ее автором.
Сами авторы в это время скромно толпились в коридорах или где-нибудь в уголке мастерской, не смешиваясь с гостями и волнуясь не менее, чем гимназисты на выпускных экзаменах. Особенно учащенно билось сердце у выступавших впервые. Они жались к старшим товарищам, которые хотя внешне и не показывали своего беспокойства, но на самом деле волновались не меньше. Как не волноваться — ведь покупка картины — это не только деньги: если картину приобретет П. М. Третьяков — это уже признание.
В. А. Гиляровский обычно приходил на ученические выставки, когда еще шла развеска. Участие его в общем волнении, шутки и слова одобрения, которыми он щедро награждал присутствовавших, делали его желанным гостем.
Спокойно переступая через разложенные на полу картины, он рассматривал развешанные, поднимал еще лежащие и, понюхивая из своей табакерки, любовался тем, что останавливало его внимание. Если картина или этюд ему очень нравился, он обязательно тут же писал стихотворный экспромт. Иногда автора картины почему-либо не оказывалось рядом, тогда В. А. Гиляровский приклеивал записку с экспромтом прямо на подрамнике, а то и на раме — на память. В таком виде часто и встречала зрителей картина в день вернисажа.
Иногда В. А. Гиляровский покупал с ученических выставок некоторые работы. О характере этих работ и целях их приобретения рассказывает А. М. Герасимов, воспитанник Училища живописи:
«Однажды я пришел к В. А. Гиляровскому домой, в Столешников переулок. Проходя по коридору в кабинет к Владимиру Алексеевичу, я увидел довольно много небольших картин, приставленных к стене. Повернув одну из них, я увидел этюд, разглядывая следующие, и все больше и больше удивлялся. Этюды были один другого слабее. Подошел Владимир Алексеевич. «Смотришь?» — спросил он. Недоумение мое было настолько велико, что, забыв все на свете, я ответил ему вопросом:
— Кто это, Владимир Алексеевич, дарит Вам такую, простите, дрянь?
— Никто, — ответил он. — Сам покупаю.
— Сами? — удивился я. — А зачем?
— Эх ты, голова садовая! Хорошее-то всякий купит, а ты вот плохое купи.
— Да зачем же? — не унимался я.
— А затем, что так денег дать вашему брату художнику нельзя, обидится, а купить этюд — дело другое. И хлеб есть, и дух поднят. Раз покупают, — скажет он себе, — значит нравится, значит умею я работать. Глядишь — больше стал трудиться, повеселел, и впрямь дело пошло лучше. А ты — «Зачем плохие этюды покупаете?» Понял?»
За каждой картиной на ученической выставке для В. А. Гиляровского стоял живой человек, и — в большинстве случаев — нуждающийся. «Если говорить о житье-бытье московских художников того времени, — писал он, — то надо начинать с учеников Училища живописи и ваяния, оттуда выходили и знаменитости и посредственности, и много погибло и засосано жизнью».
В. А. Гиляровский насколько мог старался облегчить им жизнь. Для Владимира Алексеевича помочь человеку в трудную минуту жизни было потребностью и необходимостью, и делал он это легко и естественно, никогда не оскорбляя чужого самолюбия. Об этом свидетельствует частью сохранившаяся переписка его с художниками.
Обычно он не ждал, когда к нему обратятся за помощью, а старался предупредить просьбы, но при этом, как вспоминает дочь писателя, Н. В. Гиляровская, пожурит:
— Ты что же не шел?
— Да боялся надоесть, Владимир Алексеевич.
— А ты не бойся надоесть, когда надо есть.
«Трудно было бедноте выбиваться в люди, — писал В. А. Гиляровский, — попав в Училище живописи только благодаря страстному влечению к искусству, они кончали курс буквально впроголодь…»
Одним из пристанищ этих учеников была «Ляпинка» — бесплатное общежитие, выстроенное купцами Ляпиными. «Ляпинка», — писал В. А. Гиляровский, — находилась на Большой Дмитровке (теперь Пушкинская улица, 26). Сзади особняка Ляпиных стояло большое каменное здание, служившее когда-то складом для товаров, и его в конце 70-х годов Ляпины перестроили в жилой дом, открыв здесь бесплатное общежитие для учеников Училища живописи и студентов Московского университета. «Ляпинская республика» — назывался этот дом у учеников Училища живописи. «Ляпинкой» — звала его вся Москва. Грязно, конечно, было в «Ляпинке». В каждой комнате стояло четыре кровати, столики с ящиками и стулья. Внизу была столовая».
Жизнеописание известного русского литератора В. А. Гиляровского, автора знакомой многим читателям книги «Москва и москвичи» и многих других. Рассказы повествуют о фактах биографии Гиляровского и содержат немало новых интересных сведений.
«Волга оставила заметный след и в жизни, и в творчестве Гиляровского. Уже став «коренным» москвичом, Владимир Алексеевич часто приезжал сюда. Волга лечила его от всех невзгод, давала новые силы. И всегда в самые трудные дни он спешил на Волгу».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эта книга воссоздает образ великого патриота России, выдающегося полководца, политика и общественного деятеля Михаила Дмитриевича Скобелева. На основе многолетнего изучения документов, исторической литературы автор выстраивает свою оригинальную концепцию личности легендарного «белого генерала».Научно достоверная по информации и в то же время лишенная «ученой» сухости изложения, книга В.Масальского станет прекрасным подарком всем, кто хочет знать историю своего Отечества.
В книге рассказывается о героических боевых делах матросов, старшин и офицеров экипажей советских подводных лодок, их дерзком, решительном и искусном использовании торпедного и минного оружия против немецко-фашистских кораблей и судов на Севере, Балтийском и Черном морях в годы Великой Отечественной войны. Сборник составляют фрагменты из книг выдающихся советских подводников — командиров подводных лодок Героев Советского Союза Грешилова М. В., Иосселиани Я. К., Старикова В. Г., Травкина И. В., Фисановича И.
Встретив незнакомый термин или желая детально разобраться в сути дела, обращайтесь за разъяснениями в сетевую энциклопедию токарного дела.Б.Ф. Данилов, «Рабочие умельцы»Б.Ф. Данилов, «Алмазы и люди».
Уильям Берроуз — каким он был и каким себя видел. Король и классик англоязычной альтернативной прозы — о себе, своем творчестве и своей жизни. Что вдохновляло его? Секс, политика, вечная «тень смерти», нависшая над каждым из нас? Или… что-то еще? Какие «мифы о Берроузе» правдивы, какие есть выдумка журналистов, а какие создатель сюрреалистической мифологии XX века сложил о себе сам? И… зачем? Перед вами — книга, в которой на эти и многие другие вопросы отвечает сам Уильям Берроуз — человек, который был способен рассказать о себе много большее, чем его кто-нибудь смел спросить.