Узкое ущелье и Чёрная гора - [22]

И так как характер языка в его предложении был совершенно ясен, то филолог должен был сделать лишь один вывод — высказать то, что стало для него очевидным, хотя это и доказывало абсурдность взглядов всех историков — исследователей древнего мира.

Вот текст предложения, которое привело Грозного к такому выводу: «nu NINDA-an ezzatteni vâdar-ma ekutteni». В предложении было только одно известное слово NINDA — «хлеб», понятное из шумерской идеограммы.

Грозный решил, что в предложении, где речь идет о хлебе, может быть и слово, обозначающее «есть» (конечно, «может быть», а не «должно быть»). Так как к этому времени у него уже были в избытке доказательства принадлежности хеттского языка к индоевропейской группе, он сопоставил, не желая упускать ни одного эксперимента, несколько индоевропейских выражений со значением «есть». Может быть, найдется среди них слово, сходное по звучанию с хеттским. «Есть» по-латыни «edo», по-английски «eat», по-древневерхненемецки «ezzan». Когда Грозный написал древневерхненемецкое слово, означающее «есть», он понял, что находится на верном пути. «Ezzan» — этот глагол содержался в слове «ezzatteni» хеттского предложения.

Следующее очень важное слово хеттского предложения, которое буквально взывало к сопоставлению с языками индоевропейской группы, было слово «vadar». В сочетании с хлебом и едой оно могло означать какой-го продукт питания. Однако Грозный записал английское слово «watter», немецкое «Wasser», древнесаксонское «watar» и перевел (мы не будем приводить здесь сложные грамматические сопоставления, которые помогли понять смысл этого словосочетания): «Теперь ты будешь есть хлеб, а затем ты будешь пить воду» («Now you will eat bread, further you will drink water»).

Такое чтение предложения было сенсационным подтверждением того, на что намекал норвежский ориенталист Кнутцон еще в 1902 году, но от чего он потом, осмеянный специалистами, отказался: хеттский язык — язык индоевропейский!

И не только это!

Поскольку на основании археологических данных возникновение текстов из Богазкёя можно отнести к XIV и XIII векам до н. э., поскольку, кроме того, было основание утверждать, что многие из текстов представляют собой списки с гораздо более древних документов, предположительно XVIII века до н. э., то Грозный имел право заявить: «Я дешифровал один из древнейших, возможно самый древний индоевропейский язык, который по возрасту может соперничать с древнейшими частями Ригведы (индийских книг мудрости), начало возникновения которых относится к середине II тысячелетия до н. э.».

24 ноября 1915 года он читал доклад о своем исследовании перед членами Берлинского общества по изучению Передней Азии. Спустя месяц доклад был напечатан. Однако работа, где приводится сама дешифровка текста, появилась лишь в 1917 году в Лейпциге под названием: «Язык хеттов, его структура и принадлежность к индогерманской семье языков».

Автор начинает предисловие следующими словами: «Настоящая работа ставит своей целью определить характер и структуру до сего времени загадочного языка хеттов, дешифровать язык этого народа». А затем С уверенностью в правильности своих выводов добавляет: «Из этого выяснится, что хеттский язык в основном является языком индогерманским».

Действительно, на двухстах сорока шести страницах своей книги Грозный дал самую полную из существовавших когда-либо дешифровку мертвого языка. Здесь почти не было гипотез и предположительных толкований. Здесь были изложены только выводы. И здесь же Грозный расквитался со своими противниками. Незадолго до завершения труда Грозный нашел в библиотеке Венского университета недавно появившуюся книгу своего соперника Вейднера «Очерки хеттского языкознания».

В приложении к книге Грозный отмечает, что Вейднер, «который, видимо, с лета 1915 года пересмотрел свои взгляды», признает, что нельзя более отрицать наличие «известных элементов арийского в хеттском языке». Грозный объясняет эту перемену во взглядах Вейднера знакомством последнего с его собственной статьей — «Предварительным сообщением». В одном из примечаний Грозный, не обвиняя Вейднера прямо, дает понять, формулируя соответствующим образом вопросы, что Вейднер довольно бесцеремонным образом заимствовал некоторые его выводы, «не упоминая по возможности его имени».

Такие враждебные выпады неприглядны, но понятны. При этом взгляды Вейднера в то время, когда все еще топтались на месте, не были лишены основания. Грозный должен был признать, что хеттский язык содержит и чужеродные, очевидно кавказские, элементы. С одной стороны, он говорит: «Настоящая работа Вейднера, с точки зрения хеттологии, должна быть признана в целом, к сожалению, неудовлетворительной». Но, с другой стороны, он вынужден добавить: «Работа эта тем не менее небезынтересна». Вейднер с «точки зрения ассириологии» способствовал «в некоторых случаях более полному пониманию слов, чем это имело место в прежних исследованиях».

Впрочем, бессмысленно останавливаться подробно на этих спорах. Гораздо важнее для нас процитировать мнение нестора исследователей древнего мира — Эдуарда Мейера, которое он высказал во введении к книге Грозного: «Ни одно из тех интереснейших открытий, которые во всех направлениях расширили и углубили наши знания о древнейшей истории и культуре человечества, возникших на основе раскопок, предпринятых Германским обществом ориентологии, не может по значению и масштабам сравниться с открытием, которое публикует здесь господин профессор Грозный».