Ужасная любовь - [18]

Факт шестой. Вам точно понравятся рассуждения самого исполнителя оригинальной версии Лиама Галлахера на тему того, что означает слово wonderwall: Это может быть чем угодно. Просто красивое слово. Это, как искать билет на автобус, когда ты ищешь его, ищешь, и уже такой: «Ну, где же ты, ублюдок?!» А потом вдруг находишь, и достаешь, и такой: «Охренительно! Вот мой wonderwall!»

Эпилог

1. Борис. Интервью для театрального портала «Драматические разговоры»

Вы хотите, чтобы я просто наговорил текст в свободном формате, я правильно понял?

Как «автоматическое письмо», когда надо, не думая, писать без остановок и пауз всё, что приходит в голову и смотреть — куда тебя это заведет? Только устно… Окей… Мне всегда нравилось это упражнение. Ни секунды на рефлексию. Нестись, как обезумевший гонщик… Как одержимый поэт. По темному лесу своего полуосознанного… Или вот так воздух сотрясать — как я сейчас — как пьяница на автобусной остановке, пугающий женщин и веселящий детей… Кстати, я уже начал мое свободное интервью, если вы не поняли…

Пьяница на остановке, говорящий с кем-то невидимым и вездесущим, вроде бога, в которого не верит, но с которым вечно борется; спорящий со всем миром… Я всегда думал, что мог бы стать этим пьяницей на остановке, — если бы не начал писать… Мои истории меня спасают. Каждый раз только они меня и спасают. Я всегда думаю о них, я никогда не могу просто — не думать. Просто быть. Просто жить. Раньше я отключал сознание вином и всякой наркотой. Теперь вином и спортом. Спорт — это когда ты делаешь одно движение, потом еще одно, и потом еще одно — и мысли твои только об этих движениях, только о движении, которое ты делаешь — вот сейчас. Это, конечно, временное высвобождение, краткое выныривание из мутной реки моих… нечистых мыслей — но это именно то, что удерживает меня в здравом уме… Люди, у них давно сложилось мнение обо мне. У моих читателей, у зрителей и критиков… У людей, которые сначала прочли мои вещи, увидели спектакли, а потом познакомились со мной. Как правило, меня почти боятся … Или наоборот… Околдованы, что ли, образом, который сложился у них в голове. А потом они встречают меня и накладывают поверх этот нарисованный образ.

Сколько раз меня упрекали… Особенно женщины. «Ты пишешь такие прекрасные слова, вкладываешь их в своих героев, а в жизни не в состоянии сказать, что чувствуешь… Что ты за человек такой? Кого же я полюбила?»… Я не знаю, кого. Вернее, знаю. Моих героев, этих выдуманных людей… Не меня. Не меня ты полюбила. Я их создал. И они лучше меня… Они лучше. Кто знает, может, мои герои и спасают меня таким образом — делая за меня все, что сам я не в состоянии сделать, или даже почувствовать… Как часто я ничего не чувствую. Как много чувствуют они. Они лечат меня — своей страстью, болью и яростью. Своей отважной любовью. Мне говорят… Иногда мне говорят: «Ты никогда не любил меня так, как я думала, ты меня любил. Как в твоих пьесах мужчины любят женщин…» Что на это сказать? Влечение к женщине, любовь к ней, секс — это все хорошо, очень приятно и бодрит… Но так уж вышло, что нет для меня ничего желанней момента, когда я пишу пьесу, и потом иду спать, и вот уже время вставать, и я почти проснулся…. И думаю о том, что сейчас я снова вернусь туда — в комнату, ко всем этим людям, о которых пишу. Потому что я дождаться не могу — вернуться в эту комнату. Это моя зависимость…

Иногда я… думаю о том, что жизнь человека определяются катастрофами, которые с ним случились. Где-то раз в лет семь, человек принимает решение и совершает некий выбор, и последствия этого выбора бывают катастрофичными. То есть, как правило, раз в семь лет человек проживает некую катастрофу… Именно такой опыт мне и необходим, время от времени, для подзарядки моего творчества. Такие редкие, но с гигантскими последствиями… катастрофы.

2. Лика. Интервью для театрального портала «Драматические разговоры»

С тех пор, как у меня начали брать интервью, первый вопрос, как правило: — Основано ли то, что я пишу на реальных событиях? Наверное, это потому что я никогда не скрывала, что все, что я пишу на них основано.

Но тут есть тонкость. Писатель — даже если он сможет — буква за буквой — воспроизвести историю, которую прожил, как только он начнет писать эти буквы — все это автоматически становится вымыслом. Все. Потому что, в конечном итоге, никто не знает, что происходит между двумя людьми. Более того, — даже эти двое никогда не смогут понять до конца, что между ними произошло.

И когда ты пытаешься придать этой глыбе воспоминаний, которая уже тонет в тумане прошлого — некую форму, — ты делаешь это, прежде всего, чтобы ответить на вопрос: — Что это было?

Мне важно придать форму моим воспоминаниям. Ведь они — то место, откуда я пришла, и мне нужно попробовать понять, что случилось со мной там, в определенных местах моего прошлого.

Но есть еще кое-что… Возможно, самое важное, что и определяет мой выбор историй, которые мне хочется рассказывать.

Как всем известно, писательство — профессия одинокая. И когда ты один — в комнате, и пишешь свои истории о чем-то, что есть только в твоей голове и живет только в твоем воображении, — порой это заставляет чувствовать себя еще более одиноко, чем обычно…