Но с чем же Дункан не смог смириться на самом деле? С тем, что тот, кого он возвёл на пьедестал, не оправдал слепой веры? Или с тем, что перемены в мировоззрении бывшего Всадника шли изнутри и проходили без вмешательства внешних факторов вроде внезапного прозрения или милости небес?
Ещё один градиент, на это раз линейный. Джеймс не испытывал раскаяния в общепринятом смысле этого слова: он не проливал горьких слёз, не посыпал голову пеплом и не бил себя в грудь, давая клятву, что вступил на путь праведный. В отличие от Маклауда у него не было оправданий (безумие, демон, Тёмная передача), да он в них и не нуждался. Просто в какое-то мгновение реки крови перестали иметь смысл, и Джеймс ушёл. Остриг волосы, смыл краску со щёк и окунулся в мир книг.
— Образование, Грегори, вот что сгубило Римскую империю, — говорил Джеймс (в шутку? всерьёз?), когда длинными зимними вечерами они сидели за бутылкой выдержанного виски, смакуя каждый глоток и наслаждаясь букетом горных трав. — Варвары сели за парты и разучились сражаться.
— Теория, не лишенная романтизма, но…
— Хочешь со мной поспорить?
— Нет. У меня язык не столь остр, да и знаний по истории Древнего мира не хватает для дискуссии с непосредственным свидетелем событий. Может, что из учебников помню, и только.
— Грегори, история — это враки. Особенно то, что пишут в учебниках.
— Именно.
Забавно, но у Грегори ни после знакомства с Джеймсом, ни за годы их дружбы не возникало желания спросить «кто вы, доктор Уотсон?». Пристальный немигающий взгляд сразу же привлёк его внимание — абсолютно такой же Грегори часто замечал у себя самого.
— Познакомься, папа, — улыбнулась Хелен, — это мои однокурсники: Джон, Найджел, Никола и Джеймс.
Тесла пробурчал что-то, отдалённо похожее на приветствие, Гриффин вежливо кивнул, Друитт неохотно пожал ему руку, но Грегори видел и не видел их одновременно: его притягивал диван, где чинно, но при этом как-то уютно (невероятно, но факт) расположился Уотсон. На его коленях лежал анатомический атлас, и он на минуту оторвался от изучения строения одного из животных организмов, чтобы поприветствовать хозяина дома.
— Доктор Уотсон, я полагаю?
— Ещё нет, я всего лишь скромный студент, доктор Магнус.
— Тем не менее, я уверен, что мы найдём общие темы для обсуждения, не так ли?
Эксперимент с Ключевой кровью Грегори не одобрял. На благоразумие всей неразлучной Пятерки можно было не рассчитывать, разве что у Хелен и Джеймса, способности которых проявились позже, чем у остальных, по той простой причине, что они были практически незаметны невооружённым глазом, здравый смысл не улетучился окончательно. Долголетие и интеллект, хотя Джеймс и до этого соображал намного быстрее, чем положено среднестатистическому человеку.
А вот Найджел и Друитт, выражаясь современным языком, пустились вразнос.
— Подглядывать нехорошо, — выговаривал Гриффину Джеймс.
— Вообще или в частности?
— В целом. И в особенности за замужними леди.
— Которые изменяют своим мужьям с кем попало.
— Их личные дела нас не касаются. Не пробовал ограничиться кондитерскими?
— Мой милый друг, столько сладостей в меня не влезет.
Друитт перемещался в пространстве, сокращая огромные расстояния до пары секунд, с восторгом шестилетнего ребёнка.
— Это добром не кончится, моя дорогая.
— Не беспокойся, папа, Джон обещал, что будет осторожен.
У Теслы же… У Теслы обнаружились большие проблемы.
— Кто-нибудь объяснит мне, почему ваш, кхм, приятель заперт на моём чердаке? И более того, прикован к стене серебряными цепями?
— Тренирует силу воли.
— Хелен?
— Жажда крови, папа. Человеческой.
— Хелен, может, цепи всё-таки снимем? — вмешался Джеймс. — Опыт показал, что серебро на него не действует…
Несколько лет спустя Друитт с переменным успехом борется с зависимостью от мгновенных перемещений, Тесла одолевает жажду, но не свою гордыню, Найджел так и не избавится от любви к вуайеризму, и лишь Джеймс и Хелен остаются теми, кем они были до эксперимента — целеустремленными и благоразумными. В некоторых пределах, разумеется: склонность к разнообразным авантюрам никто не отменял.
И когда Грегори понадобилось вернуться в мир, который он называл Застеньем, выбора, к кому обратиться за помощью, по сути, и не было. От мира людей Застенье отделяло преграда, являющаяся стеной исключительно метафорически. А «дверь» на ту сторону открывали определённые звуки и колебания электромагнитных полей.
— Грегори, я, конечно, смогу произвести необходимые расчёты и собрать прибор, но почему я? Логичнее попросить Николу. В конце концов, кто у нас царь и бог электричества и электромагнетизма?
— Мне не нужен Тесла. Мне нужен ты. Я ему не верю.
— А мне веришь? Грегори, ты совсем меня не знаешь.
— Да, наверное, не знаю. Но кому, по-твоему, я должен доверить это?
— Остатки Ключевой крови…
— Кто лучше тебя сохранит её? И позаботится о том, чтобы её использовали правильно?
— Оборудование готово, — через неделю сообщил ему Джеймс, — но, боюсь, у тебя всего одна попытка, больше техника не выдержит.
— Не страшно; вернуться гораздо легче, чем попасть туда, поверь мне.
В заброшенном доме пыль накрывала полы и немногочисленную мебель снежно-серым покрывалом, рассветное солнце отражалось в разбитых окнах причудливыми геометрическими фигурами, но Грегори чувствовал странное умиротворение. Они расставили ящики, и Джеймс повернул рукоятку. Звук поплыл по комнате, не нарушая тишину, а словно «вписываясь» в неё.
