Узел вечности - [34]
Хотя насчёт множественных личностей кто бы говорил — у Грегори она тоже была не одна. Там (в Лондоне, в Старом Городе, в Праксисе) он — доктор Магнус, учёный и ловкий манипулятор, здесь, в Париже, его зовут Джо Доусон, он держит бар, играет блюз и Наблюдает. Именно так, с большой буквы. Правда, политика невмешательства полетела ко всем чертям ещё до встречи с неким шотландцем из клана Маклаудов, будь этот клан трижды неладен, и виноват в этом оказался, конечно же, Джеймс. Джеймс, заявившийся к нему в парижскую квартиру дождливым вечером восемьдесят четвертого и попросивший о «пустяковой услуге». Всего-то ничего: уничтожить пару сотен страниц из архива Наблюдателей, положить на их место тонкую папку с вымышленной биографией. Отказать Грегори не мог — за ним числился должок, а кроме того, Джеймс ему действительно нравился. Из всей Пятерки он производил наиболее адекватное впечатление. Даже после того, как вскрылась история с Всадниками Апокалипсиса. Маклауд рвал и метал, не понимая одного — оценивать того, кто прожил больше пяти тысяч лет и ходил по земле задолго до эры, когда люди открыли железо, по меркам человеческой морали по меньшей мере глупо. Этому его ещё успела научить дорогая Патриция.
— Мы просто ещё один вид абнормалов, — сказал как-то Джеймс, задумчиво вертя в руках стакан с остатками виски.
— Имеет смысл. Долго об этом размышлял?
— Достаточно. Поэтому будь осторожен, Грегори. Если твою двойную жизнь раскроют и о существовании абнормалов узнают твои драгоценные Наблюдатели, я их уничтожу.
Произнесено это было мягким тоном с нарочитым валлийским акцентом, но в позвоночнике Грегори поселился холод — Джеймс не шутил, и тогда Грегори начал понимать, почему после событий в Бордо в отношениях между Дунканом и Митосом не стало прежней легкости, существующей исключительно у братьев по оружию и лучших друзей. Джеймс менял маски чуть ли не ежеминутно, и перед ними представал Тёмный Сфинкс, полный непроницаемого равнодушия, только для того, чтобы через мгновение обернуться ленивым котярой, таскавшим у Маклауда чистые носки и свитера и совершающим опустошительные набеги на его холодильник. Но его истинное лицо оставалось в тени, изредка озаряемое всполохами энергетической Передачи.
Вероятно, Джеймс-из-Оксфорда настолько близок к настоящему образу, насколько это возможно. Во всяком случае, Грегори предпочитает именно этот вариант. Тем более, что любовь к книгам и страсть к научным экспериментам — некая константа для всех личностей не совсем человека с очень длинной жизнью, который умудрился не потерять интереса к окружающему миру несмотря ни на что. Разумеется, у него бывают периоды обреченной апатии — иначе как объяснить тот факт, что Джеймс при первой же встрече с Маклаудом предложил ему свою голову на отсечение? В буквальном смысле. Конечно, это можно списать на временное помутнение рассудка. Или на хитрый план. Но какой? Ещё в те времена, когда Джеймс скрывался под личиной Наблюдателя («Я занимаюсь поисками самого себя и уж точно позабочусь о том, чтобы меня никто и никогда не нашёл; ну, а если кто и найдёт — пожалеет, что родился на свет»), он не отказал себе в удовольствии изучить Хроники всех Бессмертных, чьи похождения выходили за рамки «вино — женщины — дуэль — снова вино». Что неудивительно, Хроника Маклауда также попала в круг его чтения. И Джеймс, несомненно, просчитал, что от предлагаемой части тела (самой важной и ценимой у Бессмертных) тот откажется наотрез. Всё же, если Уотсон ставил перед собой задачу просто подружиться, способ он выбрал странный и рискованный.
— Почему ты не вернулся в Лондон? Я же тебя предупредил. Ты не мог не знать, что Мак поймёт, кто ты, едва войдя в дверь.
— Понятия не имею. Наверное, виновато моё пристрастие к острым ощущениям.
— Давно хотел спросить. Этот «Зов», по которому вы опознаете друг друга, как он в принципе выглядит?
— Словно воздух вокруг тебя звенит. Не самое приятное ощущение. Мне кажется, природа придумала его, чтобы мы друг друга не перебили слишком быстро. Эдакий защитный механизм.
— Предупреждён — значит, вооружён?
— Отчасти.
Джеймс был прав. Сколько соломы ни стели, когда прошлое вылезет из могилы, чтобы цапнуть тебя за руку своими гнилыми зубами, упадешь ты на голый каменный пол. А правда — палка о двух концах и схожа с загадкой о том, что появилось раньше, курица или яйцо.
— Джеймс, а тебе не стыдно бросать Убежище так надолго? Пока ты торчишь тут со мной и Маком, несчастные абнормалы…
— За ними присматривает Макрей. Толковый парень. Ответственный. Я ему доверяю.
Последнюю фразу Джеймс пробормотал себе под нос, словно она не предназначалась для чужих ушей. Но Грегори услышал — на слух он никогда не жаловался.
— Неужели ему не интересно, где месяцами пропадает его босс?
— Он — мой друг.
«А друзья не задают лишних вопросов, так?». Частично Грегори готов с этим согласиться: полная откровенность вряд ли уместна где-либо, кроме исповеди, а ни он, ни Маклауд не были ни священниками, ни святыми. И изменилось бы хоть что-то, если бы Джеймс сам рассказал Дункану о Кроносе? «Знаешь, Мак, три тысячи лет назад я красил лицо в синий цвет, отзывался на кличку «Смерть» и вместе с ещё тремя отморозками сеял на Земле хаос и разрушение». Реакцию Маклауда на подобное заявление представить нетрудно, и не будучи Кассандрой.
