— А план-то у вас? — переспросил Вильсон.
— Нет, план я сжег. Но маркшейдерски рассчитал, завтра к вечеру будет беда!
Кунцов оторвался от блестящей точки и взглянул на главного инженера. Вильсон смотрел на него омраченно, страдающе и заботливо. А потом, опуская глаза, сказал быстро ужаснувшемуся Кунцову:
— Это мы все исправим! Я лично возьмусь за четвертую лаву. А вы не беспокоитесь, Михал Михалыч. Вы не думайте больше об ней! Даже так: работа чертовски усложнилась, вы переключитесь на электровозную откатку? Временно, на три дня? А после у меня есть путевка в прекрасный дом отдыха. Мы пошлем вас в Чемал? Ладно?
— Что ж! Это лучше сумасшедшего дома! — пробормотал Кунцов и вышел из кабинета, не прощаясь...
* * *
Днем и ночью гудел квершлаг. С двух концов настилали рельсы. Шли навстречу друг другу из глубин галлереи и снаружи от устья.
Пятые сутки головная бригада видела перед собой пустоту квершлага. А сейчас бригадир посмотрел и заметил огни.
— Ура-аа! — грянули его люди.
За изгибом стены сверкнули лампы, передовые отряды встретились.
Звягин прикинул оставшийся разрыв.
— Эх, к утру сомкнемся!
— То завтра, — подосадовал бригадир, — а добытчики нынче, слышно, кончают! Программу кончают!
— Ну и что?
— Да ништо. Обгонят, черти! — и засмеялся.
— У нас экономии двое суток! — напомнил другой рабочий.
— А трое-то суток лучше двоих! — Бригада засмеялась.
— Сила есть! — предложил бригадир.
— Имею в виду! — ответил Звягин и побежал к встречной партии.
По дороге восторгался — что сделалось с квершлагом! Подумайте, деревянные чистые тротуары! Почти на километр! Уже троллеи подвешены во всю длину. Уже красно сверкают огни транспарантов.
«Осторожно! Прикосновение к проводу опасно!»
Но пока они, эти провода, холодны и без жизни. А завтра они нальются силой. Эх, дожить бы скорее до этого завтра!
— Маринка, как я люблю тебя! — на бегу подумал Звягин.
Люди кончали установку стрелки и Звягин попал к маленькому скандалу. Скандалил Хвощ, не желал уходить с работы.
— Твое время прошло, язви тебя! — наседал подошедший на смену.
— Последнюю гаечку! — отвечал ему Хвощ, возясь у рельсы, — и сюда вот еще одну!
— Уходи, сатана!
— Товарищ начальник, — взмолился Хвощ, увидев Звягина. — Жить невозможно!
— Дисциплина, товарищ! Иди отдыхай!
А потом прибавил огорченному Хвощу:
— Вечером не твоя смена. Но если хочешь...
Хвощ моментально обернулся.
— А что? Будет дельце?
— Может быть, — уклонился Звягин, — иди, отдыхай!
— Что еще затеваешь? — пробасил подошедший Роговицкий.
По лицу было видно, что очень доволен. И посоветовал, прочитав звягинские мысли:
— Вечером явится свежая смена — вот и нажми!
— Так и сделаю! — согласился Звягин.
Кто-то сказал:
— Блестяще, товарищи!
Оба вздернули головы. Перед ними стоял Кунцов.
— Виден конец, Михал Михалыч! — весело отозвался Роговицкий.
— Хорошо, хорошо! — тихо повторил Кунцов и пошел от них, сгорбленный и задумчивый.
— Переделали бирюка! — удивился Роговицкий и почесал затылок.
Когда шахтеры из первого штрека уверились, что победа в руках, они заработали еще упорнее. Всеми — от коногона до забойщика — овладело стремление дать еще больше, щегольнуть еще ярче. Утром была угроза — дрались за звезду, а теперь на чистый показ, за честь бригады!
Похудевший от страстного напряжения, Фролов забрался в четвертую лаву. В лаве бурили. Бурильщик, нажимая грудью подушку сверла, крикнул ему, радостно скаля зубы:
— Пыли не стало! Вот благодать!
Фролов пригляделся. Уголь, действительно, сделался влажным. Пыль уже не крутилась над стержнем сверла. Уголь как будто бы потемнел и наощупь казался мокрым. Жирно блестевший забой точно вспотел, и водяные капли, как алмазы, сверкали в изломах трещин.
— Помогает сама природа! — засмеялся Фролов и вышел из лавы.
— Я вас ищу! — окликнул его Кунцов, пролезая между вагонеток.
— Михал Михалыч, привет! К вечеру кончим программу!
Кунцов тяжело дышал.
— Без четвертой лавы смогли бы окончить?
Фролов беспечно махнул рукой.
— Двумя лавами кончим. А это уж сверх! Кстати, и уголь пошел сырой!
— Сы-рой? — с расстановкой сказал Кунцов и оперся о вагонетку, — сы-рой? — с возрастающим страхом повторил он, хватая Фролова за руку. И вдруг зашептал ему на ухо:
— Слушайте... слушайте, не допустим беды!
— Вы о чем? — вырвал руку Фролов, тоже испугался и поднял лампу. Вид у Кунцова был дикий. Глаза выкатились, губы дрожали.
— Остановите четвертую лаву!
Фролов болезненно передернулся, а потом загорелся острым подозрением.
— За стеною вода! — спешил говорить Кунцов. — Может быть, целое озеро! Можете мне поверить?
— Нет! — враждебно и сухо оборвал его Фролов, — вам я не верю! Я помню трещины в потолке, которыми вы пугали. Теперь начинаете снова? Не знаю, что двигает вами, но наши дороги различны. И больше ко мне с таким предложением не обращайтесь!
Он ушел от Кунцова возмущенный и негодующий. Минуту Кунцов постоял один. Потом ударился затылком о крепь и застонал.
— Теперь к кому?
Кровь застучала в его висках. Удушье подступало к горлу и он кинулся в партийный комитет. Шафтудинов выслушал сбивчивую речь Кунцова, налил ему стакан воды и пожал плечами.
— Вы говорили с Вильсоном?
