— Кошмар... какой кошмар! — забормотал Кунцов и, подойдя к окну, уткнулся горевшим лбом в холодное стекло.
В синем мареве утра красно сверкала звезда на штольне...
* * *
Небо начало заволакиваться с утра. Серые тучи недвижно повисли над рудником, сопками и тайгою. Потом в высоте закружились снежинки, прошлогодние травы закачались под первым нажимом поземки и начался буран.
Когда Кунцов вышел из своей квартиры, ветер крепко рванул полы его пальто, бросил в лицо снежную пыль и помчался по гребням сугробов, взметая крутящиеся вихри.
Кунцов надвинул шапку и зашагал, пробиваясь сквозь стену метели. Он шел торопясь, возбужденный, почти веселый. Утром принял решение, которое сразу освобождало от невыносимой тяжести тайны. Шел и глубоко удивлялся — почему он не сделал этого раньше! Такое это было простое, разумное и облегчавшее решение...
Свернул на дорогу, ведшую к рудоуправлению.
Иногда снежная мгла разрывалась и тогда по левую руку он видел белеющий склон горы и столбы спускавшейся вниз к дороге электрической магистрали.
Ветер набросил молочную тучу снега, и Кунцов отвернулся. А когда порыв пронесло, он увидел под ближним столбом кучку людей. Люди тоже заметили Кунцова и начали его звать, махая руками и шапками.
Кунцов прибавил шагу и узнал ремонтных работах. Они были встревожены и сразу расступились. Кунцов приблизился и увидел человека, лежавшего навзничь в снегу под самым столбом. Одетый в рваный полушубок, он был полузасыпал снегом и голова его утонула в сугробе.
— Вот оказия! — обратился старший рабочий, — пошли магистраль проверять, — смотрим, лежит!
— Да кто это? — крикнул Кунцов и почувствовал острое беспокойство.
Рабочие перевернули труп. Кунцов отступил и вскрикнул. Перед ним белело лицо с бородавкой над рыжей бровью. Обмороженное и страшное, оно было обожжено. Сгорели и волосы и вместе с шапкой превратились в обугленный ком...
Буран свирепел и выл, словно старался смести этот жуткий остаток, а люди стояли молча, кружком и хмурились.
— Ясно! — решил ремонтщик. — Хотел магистраль оборвать. И ножик в руке... Есть же такие суки!
— Собаке собачья и смерть! — отозвался пожилой бородач и плюнул.
— Я знаю его, — глухо сказал Кунцов, — он пытался устроить аварию в штольне.
И пошел, щурясь от ветра и содрогаясь.
В то же время испытывал необычную облегченность — отвратительный призрак погиб! Кончилась постоянная угроза.
— «Докажу-с!» — вспомнил Кунцов свой сон.
На секунду в мыслях его проснулось хитрое, старое. Его потянуло вернуться. Но он не сошел с новой дороги и опять погрузился в упругие сети метели.
С необыкновенной ясностью представился ему этот человек. Отупевший, слепой от злобы, он полез с ножом обрезать магистраль! Невежественный, он не знал, что к линии прикоснуться нельзя. Что тысячи вольт, бегущие вдоль провода, защищают его смертоносной оболочкой высокого напряжения. В полуметре от провода вредителя уже караулила смерть и он умер ничтожно и жалко.
С этими мыслями Кунцов постучался в кабинет Вильсона.
Именно его выбрал для разговора. Вильсон был тоже инженер старой школы. Кунцов его ценил, хотя порой и недоумевал:
— Как он может так рисковать?
Главному инженеру уже сообщили о происшествии по телефону.
— Первый раз у нас на Березовке такой случай! — заметил он, здороваясь с Кунцовым особенно приветливо. И сразу же пошутил:
— Придется мне вас коньяком угощать!
— А что? — испугался Кунцов и губа у него затряслась. При всякой неожиданности он теперь пугался.
— Как будто не знаете, скромник! Ваш штрек кончает программу! К вечеру уж не снимешь звезды со штольни!
Он победно прищурился, поздравляя Кунцова широкой улыбкой. Сидел радушный за своим деловым столом, обставленным телефонами.
Кунцов благодарно взглянул на главного инженера.
— Какие перспективы! — тихо воскликнул Вильсон. — Кукушкин вырубил массу, а сейчас мне звонят — Кудреватых дает еще больше! Представьте, что будет, когда многие заработают так? А ведь это будет!
— Уже есть! — поправил Кунцов.
— Еще нет! Пока это штурм и порыв. По какая техническая обоснованность в этом порыве! Какие таланты и головы! Учиться нам надо у них, Михал Михалыч!
— Мне поздно учиться! — ответил Кунцов, невесело усмехаясь. Очень опечалился и глухо сказал: — Я пришел по важнейшему делу!
— Я слушаю вас, — удивился Вильсон.
Кунцов нахмурился и помолчал. Крепко сцепил свои пальцы, отыскал глазами блестящую точку на медной чернильнице и начал:
— Закрывайте четвертую лаву! Скорее, не позже, чем завтра! У меня есть план... У меня был план старой разведки. Я нашел в архиве. Два года тому назад. И знаете что? Этот план я спрятал! Лично для себя, понимаете, спрятал. За это меня нужно судить...
Говорил он ровно, не возвышая голоса, как о самом обычном предмете.
— Какой план? — не понял Вильсон и встревоженно посмотрел на Кунцова. Но тот, большой и сгорбленный, не отрывался от чернильницы и продолжал попрежнему:
— План дореволюционной разведки. Там, на месте нашей Центральной штольни, было бурение. Скважина номер пять попала на огромную воду. Может быть целый подземный бассейн. Понимаете, ужас какой? Ни верхний, ни нижние горизонты штольни не врезались в трещину, проводившую воду. А четвертая лава идет прямо в нее. И надо остановиться, скорее надо!