Утро большого дня - [20]

На скамьях дожидались люди. Сидели на лавках, а около них лежали трубы. Медные пузатые басы и крендели волторн, тут же стоял барабан с помятыми тарелками.

— Видали? — подмигнул знакомый шахтер.

— Ничего не пойму!

— Это обычай, когда бригада заключенных одерживает хорошую победу, лагерь посылает им музыку. Так с оркестром до самого лагеря и идут!

— Неужели Хвощ? — возликовал Звягин, — да больше некому! — и бросился вверх переодеваться. Когда в спецовке, с лампой в руках он спустился в коридор, там гудели и суетилась люди.

— Вызывайте Кунцова! — распоряжался Шафтудинов. — Беги к телефону!

Лица у всех были строгие и сердитые. Звягин почувствовал холодок и ноги его отяжелели...

* * *

Отправившись за лампой, Хвощ немного остыл от первого впечатления успеха. Но теперь оно проникало глубже, понималось крепче и вся фигура его выражала сейчас торжество. На лице уже не было бледной маски с настороженным и даже зловещим видом. Под ней оказался радостный человек, только очень экзальтированный.

Он шел по квершлагу, не торопясь, с достоинством, подмигивал знакомым шахтерам и гудел любимую нелепую песенку:

Месяц светит, как полтинник,

Над моей марухой!

Да, эх, шапка-кубанка!

Вдруг ему стало жалко, что уже прошел так возвысивший его момент, и он замолчал. Потом свернул в штрек и остановился перед своим гезенком. Прицепил лампочку к борту шахтерки и потянулся рукой к потолку, чтобы отвинтить большую лампу.

Неожиданно в глубине колодца послышался шум и глухой испуганный вскрик.

Всякие виды видывал Хвощ. Он понял одно — в гезенке беда! Какая и с кем — об этом не думал и, как кошка, прыгнул на лестницу.

Сверху она закреплялась скобами. Лестница шатнулась, а Хвощ соскользнул и повис на последней ступеньке над мрачной ямой. Свет его лампы облил белое лицо и кого-то, тянувшего руку.

Вцепившись в трещавшую ступеньку, Хвощ перегнулся, как обезьяна, и тут же учуял запах горящего фитиля. Но выбрал момент и поймал холодную и влажную ладонь...

Когда он и Фролов выбросились из гезенка и откатились от края, внизу загремел удар. Вихрем всклубилась пыль и камни градом осыпали нишу. Первая фраза Фролова была:

— Вот так ударило!

Хвощ ухмыльнулся и ответил в тон:

— Угробил большую лампу!

После этого они посмотрели один на другого и у обоих застучали зубы...

По случайности у Хвоща не потухла лампочка. Он нагнулся и машинально поднял обломок лестницы, вышвырнутой взрывом.

Повертел его, поднес к глазам, оцепенел и выругался тихо и виртуозно. Обломок был свеже надпилен с обеих сторон!

Фролов не понял. Он тормошил Хвоща, пожимал плечами и добивался.

— Да что это? Что?

А потом ему захотелось и бить и плакать, такая горечь отравила душу.

— Стервец, не уйдет! — приговаривал Хвощ и стирал рукавом злобные слезы.

Но он ушел и не явился на перекличку бригады. Об этом звонили по телефону, когда Звягин наткнулся в коридоре на встревоженных людей.

Многие вышли на шахтный двор проводить бригаду. Звягин касался плечом Фролова и знал, что рядом стоит действительно он, невредимый его товарищ. Все ясней представлял происшедшее и сердце его замираю от ужаса и счастья. А Фролов поразительно быстро забыл про опасность.

Миновала и все! Есть о чем вспоминать! — словно говорила его фигура, коренастого, оживленного юноши.

Остальные были подавлены.

Заключенные хмуро собирались в ряды. Только когда впереди построился оркестр, головы зашевелились и пробежал шопот.

У дверей топтался Кунцов. Он был бледен, как полотно, и с усилием глотал воздух...

Вдруг необычно, с потрясающей торжественностью грянула музыка. Медные звуки взлетели к красной звезде, горевшей над штольней. Колонна тронулась, марш удалялся, звенел и плескал и звал к обновленной красивой жизни...

— Дружище! — воскликнул Фролов, толкая товарища, — полночь! Растаял твой срок!

— А я и забыл! — улыбнулся Звягин.

Глава третья

Случай в гезенке ненадолго застрял в умах — его стерла работа.

Но Кунцов и сейчас не мог опомниться, слишком чудовищным вышло вчерашнее! Вчера он тоже держат в руке обломок распиленной лестницы. Думал об этом сейчас, с ужасом раскрывал ладонь и машинально вытирал ее о пиджак. Трудно было принудить себя пойти на работу и показаться людям. Но заместитель главного инженера не мог убежать с поста!

Прибавило жуткого чувства и еще одно дело: он решил проверить зловещие указания плана и взял для промера рулетку.

В это же утро из штольни тронулся уголь. Одновременно началось испытание механизмов. Электрические провода еще не вошли под землю и лошади в последний раз оказывали услугу — подавали вагончики к устью.

Снаружи подкатывал электровоз. Люди следили за маневрами невиданной машины, а когда поезд трогался, то неожиданно постигали ее диковинную полезность и долго провожали вагончики очарованными глазами. Близок был перелом. Кончался каторжный труд лошадей и матерщина коногонов — старая штольня уходила в историю.

Кунцов спешил и на встречных поглядывал исподлобья. Трусил вдвойне: не прочтут ли люди его лицо и, — совсем уж нелепо, — боялся столкнуться с убежавшим кулаком.

Ощущение мерзкой с ним связи не покидало Кунцова. Чем более он отнекивался и протестовал, тем навязчивей человек с бородавкой над бровью чувствовался как союзник.