Утренняя заря - [113]

У Видо от этой близости голова пошла кругом, а когда они оказались под аркой ворот гостиницы, он решил от ведения дамы под ручку перейти к более интимному приему.

Однако едва горячая рука Видо коснулась ее груди, Рике мгновенно вырвалась из объятий и с быстротой молнии сняла с одной ноги туфельку на модной тогда шпильке.

— Назад! — приказала она, замахнувшись туфелькой. — Не смей до меня дотрагиваться! Ты мне противен.

Видо отступил, но решил сострить:

— Это хороший знак — ледышка начинает таять. Только равнодушие рядится в траур. Прошу! — проговорил он, распахивая створку железных кованых ворот. — Насилие исключено, верная, красивая супруга.

Когда они вошли в холл, погруженный в полумрак, то первое, что им бросилось в глаза, были трое мужчин, дремавшие в глубоких креслах. Электрический свет горел только над стойкой администратора, освещая толстую, неряшливо одетую женщину лет сорока, которая что-то вязала.

Это и была та самая Гизике, которую Видо называл хозяйкой гостиницы. Она исполняла обязанности администратора, директора и горничной одновременно.

Когда Рике поздоровалась с ней, она даже не взглянула на нее, однако, увидев Видо, сразу же встала и расцвела, но, как только сообразила, что эти двое пришли вместе, мгновенно сникла и произнесла колюче-насмешливым тоном:

— Номер? Откуда я вам возьму в такое время номер? Тем более… на два лица. Видите, — кивнула она головой в сторону дремавших в креслах приезжих, — эти добрые люди тоже остались без места.

— Ситуация тут несколько иная, дорогая Гизике, — подобострастно начал Видо, — Мы просим одноместный номер. Эта дама… супруга одного моего товарища. Вся наша часть будет вам очень обязана, если вы предоставите ей хороший номер.

— А что скажут эти? — Гизике показала рукой в сторону спавших в креслах приезжих. — Они же меня съедят, если…

— Как бы не так — перебил ее Видо. — Номер был забронирован, и аминь! А если они попытаются умничать, то я-то здесь.

— Я… могу, — согласилась Гизике и достала из-под стойки ключ на большом металлическом кольце. — Делаю это в порядке исключения, и только ради уважения к вашей части. — Говоря это, она подмигнула Видо и добавила: — А вы немного подождите, а то как бы эти не подняли скандал…

Вытолкнув свои телеса из узкой клетушки администратора, Гизике направилась к полутемному коридору и медовым, полным сочувствия голосом сказала Рике:

— Сюда, дорогая.

— Иду, — ответила та и, пошевелив пальцами, послала Видо прощальный привет: — До свидания… Желаю хорошо повеселиться, дядюшка старший солдат.

Видо, не проронив ни слова, помахал ей рукой. Он был зол и жаждал мщения. Он понял, что, желая ему хорошо повеселиться, наблюдательная, хитрая Рике намекала на Гизике и не его теперешнее состояние, в котором она его оставила. Силуэты двух женщин в полутемном коридоре красноречиво говорили сами за себя. До этого, уходя в увольнение и немного выпив, Видо иногда заглядывал к пышнотелой Гизике. На следующее утро он с некоторой неприязнью вспоминал об этом, однако отвращения все же не испытывал. Но сейчас…

В этот момент из темного коридора до слуха Видо донеслось тихое, еле слышное шиканье. Он не обернулся — и шиканье повторилось. Пришлось подойти к Гизике, хотя Видо ужасно не хотелось делать этого.

— Останешься? — выдохнула Гизике, взяв его за плечо и прислонясь к нему своей тяжелой грудью. — Останься. Ты очень невнимателен ко мне последнее время, дорогой.

— Меня ждут, — ответил Видо, с трудом перенося смешанный запах пудры, духов и пота. — На центральной площади меня ждет машина. Я сюда зашел только затем, чтобы устроить жену товарища, к сожалению.

— Тогда… хотя бы поцелуй меня, — настаивала Гизике. — Ну обними меня, чтобы я почувствовала… Я тебя обожаю даже тогда, когда ты груб со мной…

Оказавшись наконец на свободе под усыпанным звездами небом, Видо сначала смачно сплюнул на землю, затем высморкался, а потом вымыл руки в ручье, вытекавшем из озера.

Оглянувшись на гостиницу, он увидел свет в окошке Рике, пробивающийся сквозь жалюзи. Однако добраться до окна оказалось не так-то легко, поскольку ни выступов, ни дождевой трубы не было. Недолго думая, Видо снял ботинки и с трудом добрался до подоконника. Вцепившись в него руками, он подтянулся и заглянул внутрь комнаты сквозь планки жалюзи.

Его глазам открылось великолепное зрелище, такое великолепное, что он даже задрожал.

Рике стояла перед трехстворчатым старомодным трюмо и медленными круговыми движениями наносила на лицо ночной крем. Была она в крохотных черных трусиках и узеньком, тоже черного цвета бюстгальтере.

Видо охватило волнение, но не столько от вида Рике, сколько от того, что его никто не замечает. Подобное чувство охватывало его в детстве, когда, спрятавшись в прибрежных кустах возле Тисы, он вместе с дружками подсматривал за раздевавшимися перед купанием девчонками. Лицо его горело, как и руки, хотя он и уберег его от крапивы, сквозь заросли которой пробирался к окошку.

Забыв обо всем, Видо несколько раз ткнулся лбом в жалюзи.

Сначала он сам испугался этого стука, но тут же решил: будь что будет, в конце концов он залез сюда отнюдь не для того, чтобы подсматривать. Одной рукой он постарался разжать жалюзи. Раздался скрип дерева. Рике подняла голову и посмотрела на дверь, затем подошла к ней, повернула ключ и, приоткрыв, выглянула в коридор.