Утренний бриз - [22]

Касьянов дошел до серого гранитного обелиска — памятника Геннадию Невельскому, поднимавшегося на высоком обрывистом берегу бухты Золотой Рог. Внизу, у самой бухты, стояли пакгаузы и между ними бежали рельсы железнодорожной ветки до Дальзавода. Алексей Яковлевич любил бывать здесь, смотреть на корабли, вспоминать свою морскую службу, с которой расстался, по-видимому, навсегда. Касьянов стоял у низенького заборчика, ограждающего площадку вокруг памятника, и смотрел на бухту. Густой мрак просверлили огни военных кораблей и транспортов интервентов. Судов не было видно в темноте, но по огням Касьянов безошибочно отыскал японский и американские крейсеры, миноносцы. Из-за мыса Голдобина показались движущиеся огоньки. Какой-то новый транспорт входил в бухту.

«Наверное, опять японский, с войсками», — с беспокойством и негодованием подумал Касьянов. В последние дни из Японии пришло несколько пароходов с кавалерийскими и артиллерийскими частями.

«Да, японское командование торопится заранее обеспечить замену американским войскам, — размышлял Касьянов. — В начале оккупации как будто соперничали из-за влияния на нашей земле. Но ворон ворону глаз не выклюет».

Коммунистам Владивостока было хорошо известно, что, сообщая 30 января о решении вывести свои войска из Сибири, американское правительство в то же время заявило японскому правительству, что оно «не собирается противодействовать мерам, какие японское правительство найдет нужными для достижения тех целей, во имя которых американское и японское правительства стали сотрудничать в Сибири», что американцы благословляют японского партнера на борьбу против Советов.

Касьянов почувствовал, что продрог. Он снова закурил, чтобы хоть немного отвлечься от беспокойных, тревожных мыслей, но это ему не удалось. Папироска не принесла обычного удовлетворения, а показалась горькой, как и мысли о будущем. В обкоме понимали, что американцы и японцы так просто не смирятся с поражением колчаковщины и предпримут все возможное, чтобы задержаться и желательно навсегда, в этом богатейшем северном крае. Борьба с ними еще предстоит упорная, тяжелая и потребует много жертв.

В обком Касьянов возвращался все той же шумной, многоголосой улицей. В ее жизни проступало что-то лихорадочное, нервозное и испуганно-поспешное. С наступлением темноты с главной улицы почти совершенно исчезал рабочий люд, те, кто приветствовал партизан, а появлялись те, кому мрак нравился больше дневного света.

Алексей Яковлевич подошел к обкому в тот момент, когда мимо него промчался длинный черный, с высоким кузовом автомобиль американского консула, хорошо знакомый горожанам. «Не сидится на месте, — с Иронией подумал Касьянов о консуле, — все продолжает суетиться, плести свои сети».

Алексей Яковлевич предъявил часовому документ, открыл тяжелые двери со стеклом, забранным медной фигурной решеткой, и оказался в небольшом вестибюле. Здесь, как все эти дни и ночи после изгнания колчаковцев и выхода обкома партии из подполья, было многолюдно, накурено. Рабочие в промасленной одежде, моряки и солдаты с сорванными с плеч погонами и яркими бантами на бушлатах и шинелях, портовые грузчики, железнодорожники оживленно разговаривали, спорили, рассматривали какие-то бумаги и то исчезали в комнатах, то снова появлялись, терпеливо ждали своей очереди у телефона. Много было срочных дел у представителей партийных, общественных организаций, и обкому не хватало дня, чтобы всех выслушать, обсудить все неотложные, вопросы.

«Что-то сегодня особенно много людей, — определил Касьянов, пробираясь к своему кабинету. — Ночка будет горячая. Хорошо, что подышал свежим воздухом». В коридоре можно было встретить и пожилого усталого рабочего, и почтового служащего, и учительницу гимназии в пенсне, и студента в шинели со значком коммерческого училища в петлице, и широкоплечего приземистого партизанского командира в грязном романовском полушубке, обвешанного оружием. Каждый из этих людей был близок и дорог Алексею Яковлевичу. Сколько у обкома партии помощников! Ведь за каждым человеком, что находится сейчас в обкоме, стоят сотни, тысячи таких же. Какая сила! Касьянов забыл об усталости, о своих тревожных думах. Алексей Яковлевич остановился около партизана:

— Ты, товарищ, по какому делу?

Таежник насмешливо посмотрел на Касьянова и просипел простуженно:

— А ты иди по своему делу. В чужое не суйся!

— Ну хорошо, хорошо, — засмеялся Касьянов, которому настороженность партизана понравилась, — не буду! Ну а если какая заминка произойдет, то заходи ко мне.

— Обойдемся, — таежник отвернулся от Касьянова. Тот, посмеиваясь, вошел в свой кабинет.

Помощник, молодой рабочий из военного порта, который еще не привык к телефону, излишне громко кричал в трубку:

— Нет товарища Романа! Да нет же! Да, знаю, сразу скажу! — тут он увидел Касьянова и торопливо закричал в трубку: — Есть товарищ Роман!

Утирая рукавом пот с лица, помощник протянул Касьянову трубку:

— Спрашивают вас давно.

Алексей Яковлевич узнал голос секретаря обкома партии:

— Заходи ко мне! Срочно…

«Секретарь озабочен. Что-то случилось неприятное», — подумал Касьянов и, торопливо сбросив пальто и шапку, направился к секретарю обкома.