Утраченные смыслы сакральных текстов. Библия, Коран, Веды, Пураны, Талмуд, Каббала - [38]
Однако, пока небольшие княжества в центре Великой Равнины культивировали ли, три царства на периферии проникали в соседние варварские земли и приобретали там крупные и богатые территории. Это были царство Чжин на гористом севере, Ци – приморская страна на северо-западе и Чу, крупное государство на юге, в среднем течении Янцзы. У их новых подданных – коренных жителей покоренных мест – не было времени на сложные обряды, да и правители постепенно забывали правила «благопристойного поведения». К VII столетию до н. э., когда варварские племена с севера начали более агрессивно, чем прежде, вторгаться на китайскую территорию, царство Чу, также озабоченное экспансией, сделалось для некоторых наиболее уязвимых княжеств серьезной угрозой. В окружении мощных государств, чьи лидеры не проявляли ни малейшего стремления к «уступчивости», княжества Великой Равнины отчаянно цеплялись за свои обычаи и, не имея надежды защитить себя на поле боя, в борьбе за выживание все больше полагались на дипломатию.
Важную роль в их дипломатических стратегиях играли «Песнопения». Единственный наш источник по этому периоду – «Комментарий Цуо»: он составлен в IV в. до н. э., однако ученые полагают, что изложенные в нем сведения вполне надежны[334]. Некоторые жу при княжеских дворах специализировались на песнопениях: заучивали их наизусть, передавали дальше и слагали новые стихотворения[335]. Поскольку «Песнопения» были важным элементом образовательной программы для знатного юношества, обильное цитирование песнопений на публичных собраниях и при дворе доказывало, что говорящий – истинный чжун-цзы, и не только помогало ему эмоционально захватить и увлечь публику, но и давало возможность не ударить в грязь лицом перед другими аристократами[336]. Так постепенно «Песнопения» приняли вполне светское значение – и стали уже не выражением «уступчивости», а средством саморекламы.
Новая манера прочтения песнопений (фу ши) основывалась на стратегии, известной как «разбить строфу, чтобы извлечь смысл» (дуань жан цю и): при этом оригинальный смысл стихотворения уничтожался, и ему придавалось совершенно новое значение[337]. Китайцев это не беспокоило: как и большинство людей до Нового времени, они ценили тексты, способные преображаться, чтобы обращаться к новым проблемам. Они принимали как должное, что изначальный смысл текста со временем может меняться; использование фу ши мостило путь к позднейшему творческому комментированию «Песнопений». Эмоциональная наполненность «Песнопений» доказала свою чрезвычайную эффективность в дипломатии[338]. Когда энергичный дипломат Му Шу пытался убедить царство Чжин защитить Лю от угроз со стороны Ци, сухое фактическое описание стратегической уязвимости Лю не вызвало у его собеседников никакого отклика. Но когда он процитировал тем же послам песнопение, критиковавшее чиновника за то, что он бросил простых людей в беде, и еще одно, где военные бедствия и разорения сравнивались с жалобным криком диких гусей в небе – эти строки глубоко тронули слушателей, и княжество Лю получило от них требуемую военную помощь[339]. Неспособность узнать цитату из песнопения могла нанести политический ущерб, однако при определенных обстоятельствах неверный ответ на песнопение мог расцениваться как признак добродетели[340]. Эти вопросы были столь сложны, что даже авторы «Комментария Цуо», пытаясь их объяснить, испытывали затруднения. Однако их манеру читать и понимать «Песнопения» уже ничто не связывало с почтением или «уступчивостью».
Однако неожиданную этическую интерпретацию получил другой древний текст, «Чжоу-и» («Перемены Чжоу»), уже упомянутая нами древняя книга гаданий на бамбуковых костях. В отличие от «Документов» или «Песнопений», среди загадочных «речений» «Книги перемен» не было ни духоподъемных речей, ни повестей о героических подвигах, ни пронзительных стихотворных строк; однако в конце периода Весны и Осени люди начали наделять гадания нравственным смыслом. В «Комментарии Цуо» мы встречаем два десятка ссылок на истолкования «Книги перемен», относящиеся к VII – началу V вв. до н. э. К этому времени, по-видимому, предсказание будущего перестало быть исключительной прерогативой специально обученных гадальщиков: им занимались и политически мыслящие аристократы. В нескольких рассказах из «Комментария Цуо» чжун-цзы, основывающий свои предсказания не только на бросании костей, но и на моральных соображениях, предсказывает будущее точнее профессионалов. В одном случае женщина под домашним арестом спорит с придворными астрологами, которые обещают ей скорое освобождение. Значение выпавших костей гласит: «Превосходно, проницательно, успешно, благодетельно, чисто. Без вины», но дама возражает: «Я женщина и участвовала в мятеже… Я избрала зло – как же могу быть “без вины”?»
