Устрица - [12]
Справа, со стороны Очаково, на проспект выполз панелевоз и подымил в сторону Теплого Стана, заняв перед «Корветтом» полторы полосы.
— Сейчас я тебе один документ покажу… — Николай поднял дипломат и положил его на колени…
В этот момент панелевоз выпустил огромное облако сизого дыма, и одновременно с этим раздались два замочных щелчка, хлестких, очень громких и с металлическим привкусом. Сизый дым панелевоза резко потемнел и стал совершенно черным. Вокруг стало темно и очень больно, невыносимо больно. Запахло соком свежевыжатого лимона. Жан-Люк давил и давил лимон на целое блюдо с устрицами. Сок, почти прозрачный, с лимонными прожилками, тонкой струйкой стекал на кубики льда, лед плавился и шипел, а Жан-Люк все давил и давил, и сок все не кончался и не кончался… Жан-Люк обернулся и посмотрел на хохочущую Лерку. Она сидела рядом на плюшевой подушке, окантованной толстым серебряным шнуром, и радостно подпрыгивая на ней, каждый раз выкрикивала сквозь смех:
— Младшенькому? Да ни в жизнь! Себе оставлю, на память, да, Левчик?
Лева угрюмо кивнул головой и ответил:
— Остреа Острейде Ойстрс. Каждому свое!
— А нам чужого и не надо, — надулась Валентина Рахметовна. — Нам своего девать некуда. У нас, Вайлей, все всегда на своих местах и вовремя.
В этот момент бухнули напольные часы в гостиной.
— Ну вот, видите, я же говорила… — Она протянула руку и взяла устричную открывалку. — Могу я вас попросить? — Мачеха вежливо тронула Бьерна за рукав и указала на пачку индийского чая со слоном. — Это необходимо открыть и заварить.
— Мне без всего, — сказал Ларс Бентелиус на прекрасном русском. — И если можно, покрепче…
— А мы сейчас не будем, — синхронно произнесли Митька Раушенбах с Вадькой Егиазаряном. — Мы его лучше потом, с устрицами, вместе с Устрицей.
— Потому, что все они — ХУЙ! — обиделся Бенькт, младший Бьернов партнер. — Все до единого. — И посмотрел на Вадьку с Митькой.
Даша строго посмотрела на всех и сказала:
— Пожалуйста, потише, ребята, а то может нехорошо получиться…
— Вот именно, — насмешливо подхватил Дмитрий Георгиевич. — Давно пора. — Он стоял со скрещенными на груди руками в проеме двойных зеркальных дверей в камзоле церемониймейстера. — Впрочем, как изволите…
Фалалеев, который все это время неслышно просидел в углу на рояльном стуле-вертушке, так же, ни слова не говоря, медленно повернулся вокруг своей оси и посмотрел назад. Все, не сговариваясь, повернулись назад, к раздевалке. И Машка тоже повернула голову и… засекла его спину, уловив быстрое движение руки, и успела в этот же самый момент прошмыгнуть за старый фанерный щит, служивший уличной доской объявлений, который вытаскивали два раза в год на школьный двор для подведения итогов между классами по результату сбора макулатуры. Мальчик переложил добычу в карман, развернулся лицом к Машке и тенью выскользнул из раздевалки.
Это же новенький, Коля… Объедков… — удивилась она, продолжая видеть перед собой русоволосый призрак вежливого мальчика с голубыми глазами. — Значит, и он тоже…
…В этот миг стальная удавка разошлась, боль схлынула, стало совсем светло, и она посмотрела по сторонам. Николай опустил дипломат между коленей и протянул бумагу Машке:
— Взгляни, образец заявления…
— Ты… — Машка смотрела на Кольку, голубоглазого вежливого подростка в заношенной школьной форме, протягивающего ей бумажный лист, и не видела больше ничего вокруг. — Это ты был там… В раздевалке… Тогда… И всегда… — Лицо у мальчика начало вытягиваться…
Зажегся красный свет, и панелевоз, не успев проскочить перекресток, ударил по тормозам.
— Ты! Ты! Ты! — заорала Машка и со всей силы нажала на акселератор. «Корветт» взревел и всеми тремя с половиной сотнями диких лошадей, обезумевших, ярко-красного металлика, ринулся на панелевоз…
Панихида отходила… Отец Николай, голубоглазый священник, приглашенный на отпевание в храм Феодора Стратилата, что на Архангельском, завершал слово. На лбу его, с правого края, чуть выше виска, был приклеен аккуратный пластырь, совсем небольшой кусочек, так незаметно, что совершенно не отвлекал его от службы:
— Зрелище смерти всегда поучительно… Какая бы она ни была, она всегда — чудо и таинство. Наша мысль, а если это близкий человек, — отец Николай перекрестился и поглядел на гроб с Машкиным телом, — то наша любовь вместе с умирающим как будто переступает через эту грань, заглядывает в иной мир и удостоверяется в его существовании…
Затем священник деликатно посмотрел на часы, те самые, как у Бьерна, и тихо сказал:
— Панихида окончена. Дорогие родные и близкие! Сейчас вы можете в последний раз попрощаться с усопшей. После этого тело будет отправлено к месту захоронения.
Он первым подошел к мертвой Устрице, поцеловал ее в лоб и перекрестил воздух над краснодеревянным гробом. Затем он приблизился к Бьерну, молча посмотрел в опухшие за стеклянной оправой глаза, пожал ему руку и отошел в сторону, зацепив по пути за руку рыдающую Леру. Он отвел ее в сторону, в угол храма, и взял за плечи:
— Девочка моя. Горе наше с тобой огромно, и если б не твоя подушка, оно бы было еще больше… — Он поцеловал ее в лоб. — Послушай меня теперь… — Лерка подняла на него глаза… — Маша перед смертью собиралась, да не успела тебе сказать. О деле… О нашем общем деле… Твой опыт… Теперь это ляжет на тебя, она так хотела… тебе помочь. Сюрприз готовила… — Он не снимал рук с Леркиных плеч. — Но это после… После… Считай, это ее завещание… Устрицы…
Григорий Ряжский — известный российский писатель, сценарист и продюсер, лауреат высшей кинематографической премии «Ника» и академик…Его новый роман «Колония нескучного режима» — это классическая семейная сага, любимый жанр российских читателей.Полные неожиданных поворотов истории персонажей романа из удивительно разных по происхождению семей сплетаются волею крови и судьбы. Сколько испытаний и мучений, страсти и любви пришлось на долю героев, современников переломного XX века!Простые и сильные отношения родителей и детей, друзей, братьев и сестер, влюбленных и разлученных, гонимых и успешных подкупают искренностью и жизненной правдой.
Три девушки работают на московской «точке». Каждая из них умело «разводит клиента» и одновременно отчаянно цепляется за надежду на «нормальную» жизнь. Используя собственное тело в качестве разменной монеты, они пытаются переиграть судьбу и обменять «договорную честность» на чудо за новым веселым поворотом…Экстремальная и шокирующая повесть известного писателя, сценариста, продюсера Григория Ряжского написана на документальном материале. Очередное издание приурочено к выходу фильма «Точка» на широкий экран.
Трехпрудный переулок в центре Москвы, дом № 22 – именно здесь разворачивается поразительный по своему размаху и глубине спектакль под названием «Дом образцового содержания».Зэк-академик и спившийся скульптор, вор в законе и кинооператор, архитектор и бандит – непростые жители населяют этот старомосковский дом. Непростые судьбы уготованы им автором и временем. Меняются эпохи, меняются герои, меняется и все происходящее вокруг. Кому-то суждена трагическая кончина, кто-то через страдания и лишения придет к Богу…Семейная сага, древнегреческая трагедия, современный триллер – совместив несовместимое, Григорий Ряжский написал грандиозную картину эволюции мира, эволюции общества, эволюции личности…Роман был номинирован на премию «Букер – Открытая Россия».
Роман-триллер, роман-фельетон, роман на грани буффонады и площадной трагикомедии. Доведенный до отчаяния смертью молодой беременной жены герой-писатель решает усыновить чужого ребенка. Успешная жизнь преуспевающего автора бестселлеров дает трещину: оставшись один, он начинает переоценивать собственную жизнь, испытывать судьбу на прочность. Наркотики, случайные женщины, неприятности с законом… Григорий Ряжский с присущей ему иронией и гротеском рисует картину современного общества, в котором творческие люди все чаще воспринимаются как питомцы зоопарка и выставлены на всеобщее посмешище.
Свою новую книгу, «Музейный роман», по счёту уже пятнадцатую, Григорий Ряжский рассматривает как личный эксперимент, как опыт написания романа в необычном для себя, литературно-криминальном, жанре, определяемым самим автором как «культурный детектив». Здесь есть тайна, есть преступление, сыщик, вернее, сыщица, есть расследование, есть наказание. Но, конечно, это больше чем детектив.Известному московскому искусствоведу, специалисту по русскому авангарду, Льву Арсеньевичу Алабину поступает лестное предложение войти в комиссию по обмену знаменитого собрания рисунков мастеров европейской живописи, вывезенного в 1945 году из поверженной Германии, на коллекцию работ русских авангардистов, похищенную немцами во время войны из провинциальных музеев СССР.
Психологическая семейная сага Григория Ряжского «Четыре Любови» — чрезвычайно драматичное по накалу и захватывающее по сюжету повествование.В центре внимания — отношения между главным героем и четырьмя его женщинами, которых по воле судьбы или по воле случая всех звали Любовями: и мать Любовь Львовна, и первая жена Любаша, и вторая жена Люба, и приемная дочь Люба-маленькая…И с каждой из них у главного героя — своя связь, своя история, своя драма любви к Любови…
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.