Устрица - [11]

Шрифт
Интервал

Дмитрий Георгиевич, наконец, взял себя в руки, щека дернулась в последний раз и замерла. Он открыто кивнул на Кольку и, покачав головой, с плохо прикрытой горечью в голосе произнес:

— И с кем… С этим… Как же ты не видишь… Это же…

Затем он круто развернулся, вышел из комнаты дочери и захлопнул за собой дверь. Вслед за дверным хлопком бухнули часы в гостиной, обозначая еще больший разрыв в и так уже надорванной вечности…


… — Вечность… Перед лицом ее так ничтожны все наши трудности и горести. Будем снисходительнее, любовнее друг к другу — всем нам так нужна взаимная помощь и любовь… — Отец Николай на секунду умолк, обвел присутствующих ясным взором и спросил сам себя:

— Как не простудиться на морозе? Как не охладеть в мире? — Он выдержал скорбную паузу и ответил: — Быть внутренне согретым… Обложить сердце теплотой благодати Духа Святого… — Он перекрестился в последний раз и негромко сказал: — Дорогие родные и близкие! Те из вас, кто не едет на кладбище, можете попрощаться с усопшей. Отпевание окончено…

Он поклонился всем и скрылся в алтаре. Родня в черном и прочие окружили гроб с Дашиным телом и в очередь стали губами прикасаться к ее лбу. Кто-то слегка подвывал…

Машка вышла из храма и пошла к «Корветту». Через пять минут дверь машины открылась, и к ней склонился Николай. Он снова был в ветровке:

— Устрица, еще пару минут подожди, я с Дерой попрощаться хочу. Заводись пока…

Он сунул дипломат в машину, на пакет с подушкой, и прикрыл за собой дверь. Дипломат соскользнул на коврик внизу, замки были защелкнуты не до конца, и от удара он раскрылся. Аккуратно сложенная ряса, тяжелый серебряный крест остались неподвижно лежать внутри. В сторону отлетела лишь небольшая книжка в небесно-голубой мягкой обложке, разваленная при падении на две неравные части. Машка подняла ее, зажав пальцем по развалу страниц, и заглянула в текст. Посреди страницы текст был выделен зеленым маркером:

«Как не простудиться на морозе? Как не охладеть в мире?.. Быть внутренне согретым… Обложить сердце теплотой благодати Духа Святого…»

Сбоку, на полях рукой было приписано: «Панихида спец.».

Не только одного слова целиком — нескольких букв было достаточно ей, чтобы определить руку, их начертавшую. Твердый, рано сформировавшийся, с небольшим постоянным наклоном влево почерк этот был знаком ей слишком хорошо и за двадцать лет совсем не изменился. Машка заглянула в обложку: «Жизнь во Христе. Александр Ельчанинов. Записи». Она убрала книжку в дипломат и защелкнула замки до конца…

— Все! Едем! — Николай возник внезапно.

— Сейчас, Коля… — Машка дернулась убрать в багажник глупую плюшевую устрицу.

— Ничего, все нормально, я это на коленях подержу… — Коля ловко поднырнул под мягкую упаковку и зажал дипломат между ног. — Вперед, Устрица! Вперед!..

Машка тронулась с места и рванула вперед по Архангельскому, свернула направо на Кривоколенный, тоже любимый ею переулок, и вырулила на Мясницкую…

— Ну вот мы и встретились, Устрица. — Николай с любовью посмотрел на Машку. — Я слышал, ты теперь адвокат и, говорят, хороший? — Они уже летели по Ленинскому проспекту в сторону области.

— Я хочу креститься, Коля, — не поворачивая головы, ответила Маша. — Сегодня решила… Во время панихиды…

— Правда? — искренне удивился Николай. — Я очень рад… — Он поправил мешок у себя на коленях и добавил: — Это дело хорошее. Ну, впрочем, об этом еще поговорим. Никуда от нас не убежит… — Он почесал в районе виска и сказал: — Тут вот что, Маш. Мне поддержка твоя нужна. По юридической части и… довольно срочно.

«Корветт» свернул на улицу Кравченко и понесся в сторону Вернадского. Машка молчала и слушала.

— Ну, мы люди свои, буду говорить как есть. — Теперь он сидел почти полностью развернувшись к Машке лицом и пронизывал ее небесными глазами. — Понимаешь, приход у меня специфический. Почти одни старики. И все — древние. Там у нас дом большой рядом, типа инвалидский или социальный…

Машка продолжала слушать молча… Странно, она никак не могла нащупать связь с сидящим рядом с ней человеком. Не с тем, который стоял там, у алтаря, у гроба с неживой Дашей и говорил те слова, которые она, возможно, ждала все долгие двадцать лет их разлуки, и которые она, вероятно, могла бы не услышать больше нигде и никогда в своей математически простроенной жизни, а с этим, с дипломатом, в ветровке и Бьерновых часах, который несся сейчас вместе с ней в ее ярко-красной, похожей на стрелу машине по каким-то важным своим делам. И словно рассыпались и растворялись во времени и пространстве, ударяясь о лобовое стекло «Корветта», те самые годы, пять лет, пять драгоценных лет ее, Машкиной, жизни, а растворившись, исчезали в вечности, разломанной теперь кем-то уже до основания. И это было так и не так одновременно.

— Ты что, о благотворительности? — Маша продолжала смотреть на несущуюся на них дорогу, прямо перед собой.

— Благотворительности, говоришь? — Он снова задумчиво почесал у виска. — Не совсем. Хотя, как посмотреть… В общем, можно сделать деньги. Большие. Ну, если захотеть, то и на благотворительность тоже останется, хотя лучше это сюда не мешать. — Машка вздрогнула и напряглась. Отец Николай продолжал: — Понимаешь, они готовы квартиры свои церкви завещать, на нужды прихода как бы. — Он улыбнулся. — В полном соответствии со специальным курсом лекций, в смысле проповедей. А церкви, как ты понимаешь, это мне, значит. Но я не хочу, честно говоря, это делать впрямую, нужно через кого-нибудь, очень доверенного, кто упадет в долю и все оформление на себя возьмет, в юридическом аспекте. Но и не подставит, естественно. Я думаю, Устрица, ты — лучший вариант. Помнишь, как в Писании сказано: «Нет встреч случайных: или Бог посылает нам нужного человека, или мы посылаемся кому-то Богом, неведомо для нас»?


Еще от автора Григорий Викторович Ряжский
Колония нескучного режима

Григорий Ряжский — известный российский писатель, сценарист и продюсер, лауреат высшей кинематографической премии «Ника» и академик…Его новый роман «Колония нескучного режима» — это классическая семейная сага, любимый жанр российских читателей.Полные неожиданных поворотов истории персонажей романа из удивительно разных по происхождению семей сплетаются волею крови и судьбы. Сколько испытаний и мучений, страсти и любви пришлось на долю героев, современников переломного XX века!Простые и сильные отношения родителей и детей, друзей, братьев и сестер, влюбленных и разлученных, гонимых и успешных подкупают искренностью и жизненной правдой.


Точка

Три девушки работают на московской «точке». Каждая из них умело «разводит клиента» и одновременно отчаянно цепляется за надежду на «нормальную» жизнь. Используя собственное тело в качестве разменной монеты, они пытаются переиграть судьбу и обменять «договорную честность» на чудо за новым веселым поворотом…Экстремальная и шокирующая повесть известного писателя, сценариста, продюсера Григория Ряжского написана на документальном материале. Очередное издание приурочено к выходу фильма «Точка» на широкий экран.


Дом образцового содержания

Трехпрудный переулок в центре Москвы, дом № 22 – именно здесь разворачивается поразительный по своему размаху и глубине спектакль под названием «Дом образцового содержания».Зэк-академик и спившийся скульптор, вор в законе и кинооператор, архитектор и бандит – непростые жители населяют этот старомосковский дом. Непростые судьбы уготованы им автором и временем. Меняются эпохи, меняются герои, меняется и все происходящее вокруг. Кому-то суждена трагическая кончина, кто-то через страдания и лишения придет к Богу…Семейная сага, древнегреческая трагедия, современный триллер – совместив несовместимое, Григорий Ряжский написал грандиозную картину эволюции мира, эволюции общества, эволюции личности…Роман был номинирован на премию «Букер – Открытая Россия».


Нет кармана у Бога

Роман-триллер, роман-фельетон, роман на грани буффонады и площадной трагикомедии. Доведенный до отчаяния смертью молодой беременной жены герой-писатель решает усыновить чужого ребенка. Успешная жизнь преуспевающего автора бестселлеров дает трещину: оставшись один, он начинает переоценивать собственную жизнь, испытывать судьбу на прочность. Наркотики, случайные женщины, неприятности с законом… Григорий Ряжский с присущей ему иронией и гротеском рисует картину современного общества, в котором творческие люди все чаще воспринимаются как питомцы зоопарка и выставлены на всеобщее посмешище.


Музейный роман

Свою новую книгу, «Музейный роман», по счёту уже пятнадцатую, Григорий Ряжский рассматривает как личный эксперимент, как опыт написания романа в необычном для себя, литературно-криминальном, жанре, определяемым самим автором как «культурный детектив». Здесь есть тайна, есть преступление, сыщик, вернее, сыщица, есть расследование, есть наказание. Но, конечно, это больше чем детектив.Известному московскому искусствоведу, специалисту по русскому авангарду, Льву Арсеньевичу Алабину поступает лестное предложение войти в комиссию по обмену знаменитого собрания рисунков мастеров европейской живописи, вывезенного в 1945 году из поверженной Германии, на коллекцию работ русских авангардистов, похищенную немцами во время войны из провинциальных музеев СССР.


Четыре Любови

Психологическая семейная сага Григория Ряжского «Четыре Любови» — чрезвычайно драматичное по накалу и захватывающее по сюжету повествование.В центре внимания — отношения между главным героем и четырьмя его женщинами, которых по воле судьбы или по воле случая всех звали Любовями: и мать Любовь Львовна, и первая жена Любаша, и вторая жена Люба, и приемная дочь Люба-маленькая…И с каждой из них у главного героя — своя связь, своя история, своя драма любви к Любови…


Рекомендуем почитать
С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.


Жук, что ел жуков

Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.